пистолетами, курки коихъ были взведены у всѣхъ на глазахъ и съ масками на неизвѣстно какихъ лицахъ.
Нельзя особенно винить людей Барсуковскихъ, что они такъ равнодушно и даже скорѣе сочувственно въ пользу неизвѣстныхъ грабителей, отнеслись къ опасности, грозившей не жизни, а лишь благосостоянію ихъ господъ. Нѣкоторые старики, отъ которыхъ мало было бы проку, выражали готовность положить свои дряхлые животы за барское имущество, но, кто помоложе, сочувствовали болѣе удали пришельцевъ, даже не изъ ненависти къ рабскому игу, а просто изъ озорства или въ надеждѣ получить, если не наживу, то угощеніе отъ своихъ же братьевъ простолюдиновъ, каковыми они съ извѣстнымъ вѣроятіемъ считали разбойниковъ. Перспектива неизбѣжнаго наказанія представлялась имъ въ такомъ отдаленіи, что не могла перевѣсить удовольствія невиданнаго зрѣлища или даже опасности, которой могла подвергнуться ихъ жизнь въ случаѣ вооруженнаго столкновенія.
Черезъ извѣстное время, когда первыя три тройки прозвенѣли уже, отъѣзжая, въ круглую залу вошелъ другой мужикъ поменьше и съ бородой, внесъ подносъ съ ключами и, возвращая его Петру Трифонычу, промолвилъ высокимъ теноркомъ:
— Извольте пересчитать, сударь.
Тотъ неспѣшно пересчиталъ ключи и сказалъ:
— Чортъ бы тебя побралъ, — будто разучившись другимъ, болѣе сильнымъ нелюбезностямъ. Тотъ махнулъ рукою и вышелъ, за нимъ удалились тѣ, что стояли у дверей, и послѣдняя подвода съѣхала со двора. Тогда Петръ Трифонычъ разразился отборными ругательствами, получивъ утерянный на время даръ слова и пошелъ осматривать порчи, нанесенныя его благосостоянію пріѣзжими. Къ удивленію, почти все осталось
пистолетами, курки коих были взведены у всех на глазах и с масками на неизвестно каких лицах.
Нельзя особенно винить людей Барсуковских, что они так равнодушно и даже скорее сочувственно в пользу неизвестных грабителей, отнеслись к опасности, грозившей не жизни, а лишь благосостоянию их господ. Некоторые старики, от которых мало было бы проку, выражали готовность положить свои дряхлые животы за барское имущество, но, кто помоложе, сочувствовали более удали пришельцев, даже не из ненависти к рабскому игу, а просто из озорства или в надежде получить, если не наживу, то угощение от своих же братьев простолюдинов, каковыми они с известным вероятием считали разбойников. Перспектива неизбежного наказания представлялась им в таком отдалении, что не могла перевесить удовольствия невиданного зрелища или даже опасности, которой могла подвергнуться их жизнь в случае вооруженного столкновения.
Через известное время, когда первые три тройки прозвенели уже, отъезжая, в круглую залу вошел другой мужик поменьше и с бородой, внес поднос с ключами и, возвращая его Петру Трифонычу, промолвил высоким тенорком:
— Извольте пересчитать, сударь.
Тот неспешно пересчитал ключи и сказал:
— Чёрт бы тебя побрал, — будто разучившись другим, более сильным нелюбезностям. Тот махнул рукою и вышел, за ним удалились те, что стояли у дверей, и последняя подвода съехала со двора. Тогда Петр Трифоныч разразился отборными ругательствами, получив утерянный на время дар слова и пошел осматривать порчи, нанесенные его благосостоянию приезжими. К удивлению, почти всё осталось
