любви не казались скучными, а, наоборотъ, каждый день были новыми, небывалыми, неожиданными. Сама того не сознавая, Марья Петровна съ ночи думала, засыпая, какъ лакомка, какой завтра найдетъ ее свиданіе, а она — Гришу Ильичевскаго: веселымъ, страстнымъ, разочарованнымъ, гордымъ, печальнымъ, вдыхающимъ?
Путаясь въ платьѣ, цѣпляясь корзиночкой поверхъ гладко причесанныхъ волосъ за низкіе сучья деревьевъ, Маша достигла отдѣльной бесѣдки съ цвѣтными стеклами и двумя входами; на потолкѣ доморощенный художникъ воспроизвелъ „аврору“ Гидо Рени со словъ Петра Трифоныча, побывавшаго въ Италіи и небезчувственнаго къ искусствамъ.
Поставивъ Феню у входа, Марья Петровна не успѣла переступить порога, какъ была заключена въ объятія высокимъ, плотнымъ юношей, чей неподдѣльный румянецъ, бѣлѣйшіе зубы, непокорные русые волосы и наивные сѣрые глаза свидѣтельствовали о нестоличномъ его происхожденіи. Отдавъ дань первымъ восторгамъ невиннаго свиданія, влюбленные, не разнимая рукъ, опустились на банкетку. Дѣвушка склонила свою голову на плечо юноши, а тотъ ее спрашивалъ дрожавшимъ отъ волненія голосомъ:
— Не говорила еще съ батюшкой?
— Возможно-ли? Такъ полагаю, что скорѣе жизни лишитъ, чѣмъ согласится. Я даже братцу Ильюшѣ не рѣшаюсь открыться
— Этому нѣтъ необходимости: чѣмъ меньше народа знаетъ, тѣмъ крѣпче тайна хранится. Но не унывай, у меня знатный, хотя и дерзкій, планъ созрѣлъ. Богъ поможетъ, удастся, и ничто насъ тогда разъединить не сможетъ, будь только ты храбра и довѣрься мнѣ.
любви не казались скучными, а, наоборот, каждый день были новыми, небывалыми, неожиданными. Сама того не сознавая, Марья Петровна с ночи думала, засыпая, как лакомка, какой завтра найдет ее свидание, а она — Гришу Ильичевского: веселым, страстным, разочарованным, гордым, печальным, вдыхающим?
Путаясь в платье, цепляясь корзиночкой поверх гладко причесанных волос за низкие сучья деревьев, Маша достигла отдельной беседки с цветными стеклами и двумя входами; на потолке доморощенный художник воспроизвел „аврору“ Гидо Рени со слов Петра Трифоныча, побывавшего в Италии и небесчувственного к искусствам.
Поставив Феню у входа, Марья Петровна не успела переступить порога, как была заключена в объятия высоким, плотным юношей, чей неподдельный румянец, белейшие зубы, непокорные русые волосы и наивные серые глаза свидетельствовали о нестоличном его происхождении. Отдав дань первым восторгам невинного свидания, влюбленные, не разнимая рук, опустились на банкетку. Девушка склонила свою голову на плечо юноши, а тот ее спрашивал дрожавшим от волнения голосом:
— Не говорила еще с батюшкой?
— Возможно ли? Так полагаю, что скорее жизни лишит, чем согласится. Я даже братцу Ильюше не решаюсь открыться
— Этому нет необходимости: чем меньше народа знает, тем крепче тайна хранится. Но не унывай, у меня знатный, хотя и дерзкий, план созрел. Бог поможет, удастся, и ничто нас тогда разъединить не сможет, будь только ты храбра и доверься мне.
