Страница:Кузмин - Бабушкина шкатулка.djvu/96

Эта страница была вычитана


90

— Не знаю. Я въ этомъ не понимаю.

— Ручаюсь, что письма отъ Ѳомушки!

Лія помолчала; потомъ серьезно отвѣтила:

— Нѣтъ, это не письма отъ Ѳомушки. Это бабушкина шкатулка.

— Зачѣмъ же она у васъ?

— Бабушка дала мнѣ ее и велѣла открыть послѣ смерти. Вотъ и ключикъ,

Романично!

— Да, если хотите.

— И вы не знаете, что въ ней находится?

— Конечно, нѣтъ. Откуда же мнѣ знать?

— Я думалъ, что Настасья Петровна сказала вамъ.

— Нѣтъ, бабушка ничего не говорила.

— И это не Ѳомушкины письма?

— Да нѣтъ же! какой вы, право!

— Но брать-то въ руки эту шкатулку можно кому-нибудь, кромѣ васъ?

— Ну, конечно.

Антонъ Васильевичъ принялъ ларчикъ и незамѣтно взвѣшивалъ его на рукахъ, дѣлая видъ, что разсматриваетъ перламутровую инкрустацію, изображавшую двухъ голубковъ, съ большимъ трудамъ тащившихъ, хлопая крыльями, на широкой лентѣ перламутровое же сердце.

— Мило! — замѣтилъ онъ, ставя ящичекъ на подоконникъ. Потомъ добавилъ:

— Можетъ быть, это — деньги.

— Можетъ быть.

— Вы не любопытны.

— Я думаю, всякій будетъ не любопытенъ, если это связано со смертью другого человѣка, да еще такого, какъ бабушка.

— Да, но вы могли разспросить Настасью Петровну.

— Зачѣмъ? Она бы сама сказала, если бы могла. А я,


Тот же текст в современной орфографии

— Не знаю. Я в этом не понимаю.

— Ручаюсь, что письма от Фомушки!

Лия помолчала; потом серьезно ответила:

— Нет, это не письма от Фомушки. Это бабушкина шкатулка.

— Зачем же она у вас?

— Бабушка дала мне ее и велела открыть после смерти. Вот и ключик,

— Романтично!

— Да, если хотите.

— И вы не знаете, что в ней находится?

— Конечно, нет. Откуда же мне знать?

— Я думал, что Настасья Петровна сказала вам.

— Нет, бабушка ничего не говорила.

— И это не Фомушкины письма?

— Да нет же! какой вы, право!

— Но брать-то в руки эту шкатулку можно кому-нибудь, кроме вас?

— Ну, конечно.

Антон Васильевич принял ларчик и незаметно взвешивал его на руках, делая вид, что рассматривает перламутровую инкрустацию, изображавшую двух голубков, с большим трудам тащивших, хлопая крыльями, на широкой ленте перламутровое же сердце.

— Мило! — заметил он, ставя ящичек на подоконник. Потом добавил:

— Может быть, это — деньги.

— Может быть.

— Вы не любопытны.

— Я думаю, всякий будет не любопытен, если это связано со смертью другого человека, да еще такого, как бабушка.

— Да, но вы могли расспросить Настасью Петровну.

— Зачем? Она бы сама сказала, если бы могла. А я,