но на столъ перо и бумагу и ждала. Георгій Васильевичъ также молча шагалъ по комнатѣ.
— Я васъ слушаю! — напомнила ему хозяйка.
— Да. Вотъ въ чемъ дѣло… — началъ было онъ, останавливаясь, но не докончилъ и снова принялся бѣгать. Въ дверь просунулась было голова прислуги, но Анна Яковлевна такъ страшно замахала на нее руками, что та спряталась обратно, не сказавъ ни слова.
— Ну? — повторила она еще разъ болѣе безпокойнымъ уже тономъ.
Георгій Васильевичъ, казалось, набрался достаточной храбрости. Онъ подошелъ почти вплотную къ креслу, гдѣ сидѣла Анна Яковлевна, и произнесъ тихо, но рѣшительно:
— Дѣло въ томъ, что я уже не люблю васъ, Анна Яковлевна, я полюбилъ другую, — и прежняя моя связь съ вами меня тяготить. Нужно это какъ-нибудь кончить.
Хозяйка на креслѣ колыхнулась, но не издала никакого звука, даже не вздохнула, будто ждала, что будетъ дальше. Молчалъ и ея собесѣдникъ, отвернувшись къ о-кну. Наконецъ, Анна Яковлевна начала какъ-то разбито, словно голосъ ея доносился издалека:
— Жоржъ, но этого же не можетъ быть!.. Пять лѣтъ такой настоящей, такой вѣрной любви, неужели это ничего не значитъ?! Я не знаю, что произошло, что измѣнилось? Если вы чѣмъ-нибудь недовольны, можно сказать, можно объясниться. Нѣтъ такихъ затрудненій, такихъ положеній, изъ которыхъ нельзя было бы выйти. Жоржъ, ну, что же вы молчите?
— Я не люблю васъ больше, Анна Яковлевна.
Звонкова пасмурно взглянула заплаканными глазами, подъ которыми какъ-то сразу образовались синіе мѣшки.
— Вы говорите, вы полюбили другую, — это вздоръ, этого не можетъ быть. Вы не можете полюбить другую! Конечно, вы человѣкъ молодой, у васъ могутъ быть увлеченія,
но на стол перо и бумагу и ждала. Георгий Васильевич также молча шагал по комнате.
— Я вас слушаю! — напомнила ему хозяйка.
— Да. Вот в чём дело… — начал было он, останавливаясь, но не докончил и снова принялся бегать. В дверь просунулась было голова прислуги, но Анна Яковлевна так страшно замахала на нее руками, что та спряталась обратно, не сказав ни слова.
— Ну? — повторила она еще раз более беспокойным уже тоном.
Георгий Васильевич, казалось, набрался достаточной храбрости. Он подошел почти вплотную к креслу, где сидела Анна Яковлевна, и произнес тихо, но решительно:
— Дело в том, что я уже не люблю вас, Анна Яковлевна, я полюбил другую, — и прежняя моя связь с вами меня тяготить. Нужно это как-нибудь кончить.
Хозяйка на кресле колыхнулась, но не издала никакого звука, даже не вздохнула, будто ждала, что будет дальше. Молчал и её собеседник, отвернувшись к о-кну. Наконец, Анна Яковлевна начала как-то разбито, словно голос её доносился издалека:
— Жорж, но этого же не может быть!.. Пять лет такой настоящей, такой верной любви, неужели это ничего не значит?! Я не знаю, что произошло, что изменилось? Если вы чем-нибудь недовольны, можно сказать, можно объясниться. Нет таких затруднений, таких положений, из которых нельзя было бы выйти. Жорж, ну, что же вы молчите?
— Я не люблю вас больше, Анна Яковлевна.
Звонкова пасмурно взглянула заплаканными глазами, под которыми как-то сразу образовались синие мешки.
— Вы говорите, вы полюбили другую, — это вздор, этого не может быть. Вы не можете полюбить другую! Конечно, вы человек молодой, у вас могут быть увлечения,
