было слышно, какъ ворковали голуби. Выждавъ, когда передъ картиной никого не было, Фанни вплотную подошла къ ней и, нахмурясь, долго отогрѣла на даму, поднявшую красный бокалъ.
Дмитрій Петровичъ съ такимъ эгоистическимъ нетерпѣніемъ ожидалъ, когда вернется съ выставки Фанни, что даже не замѣтилъ, какъ блѣдна и непохожа сама на себя была вернувшаяся.
— Ну какъ? Видѣла? Много народа? Не правда ли, не дома, въ офиціальномъ, такъ сказать, мѣстѣ картина имѣетъ совсѣмъ другой видъ? — говорилъ онъ, не дожидаясь отвѣтовъ и не помогая дѣвушкѣ раздѣться. Впрочемъ, она, повидимому, и не собиралась снимать пальто и шляпы, даже не подняла вуалетки, изъ-подъ которой странно блестѣли блуждающіе глаза.
— Теперь у меня колоссальный планъ большой картины, и вы поможете мнѣ его разработать. Если бы вы знали, какъ я вамъ благодаренъ, какъ люблю васъ, Фанни! Но что съ вами? Отчего вы молчите и, вообще, какая-то странная?
— Вы меня совсѣмъ не любите! — тихо и горестно сказала дѣвушка.
— Т. е., какъ это не люблю?
— Вы меня совсѣмъ не любите! — повторила еще разъ Феофанія Яковлевна и вдругъ заплакала. Рындинъ казался упавшимъ съ неба. Наконецъ, Фанни разсказала о случаѣ на выставкѣ.
Художникъ вспылилъ.
— Мало ли на свѣтѣ идіотовъ! Охота обращать вниманіе на ихъ слова!
— Дѣло въ томъ, что я потомъ сама долго смотрѣла и нашла, что эти идіоты были совершенно правы. Я тамъ изображена противной кривлякой.
было слышно, как ворковали голуби. Выждав, когда перед картиной никого не было, Фанни вплотную подошла к ней и, нахмурясь, долго отогрела на даму, поднявшую красный бокал.
Дмитрий Петрович с таким эгоистическим нетерпением ожидал, когда вернется с выставки Фанни, что даже не заметил, как бледна и непохожа сама на себя была вернувшаяся.
— Ну как? Видела? Много народа? Не правда ли, не дома, в официальном, так сказать, месте картина имеет совсем другой вид? — говорил он, не дожидаясь ответов и не помогая девушке раздеться. Впрочем, она, по-видимому, и не собиралась снимать пальто и шляпы, даже не подняла вуалетки, из-под которой странно блестели блуждающие глаза.
— Теперь у меня колоссальный план большой картины, и вы поможете мне его разработать. Если бы вы знали, как я вам благодарен, как люблю вас, Фанни! Но что с вами? Отчего вы молчите и, вообще, какая-то странная?
— Вы меня совсем не любите! — тихо и горестно сказала девушка.
— Т. е., как это не люблю?
— Вы меня совсем не любите! — повторила еще раз Феофания Яковлевна и вдруг заплакала. Рындин казался упавшим с неба. Наконец, Фанни рассказала о случае на выставке.
Художник вспылил.
— Мало ли на свете идиотов! Охота обращать внимание на их слова!
— Дело в том, что я потом сама долго смотрела и нашла, что эти идиоты были совершенно правы. Я там изображена противной кривлякой.
