отражались мы вдвоемъ, что въ немъ, безусловно, останется что-то отъ нашей любви.
— Вы правы! — хриплымъ голосомъ прервала ее Васса Петровна. Въ эту же минуту раздался громкій звонокъ. Гостья поднялась, почему-то вдруіъ заторопившись, словно испуганная:
— Простите, къ вамъ кто-то идетъ! Можетъ быть, по дѣлу или вашъ супругъ.
Жадьснская съ удивленіемъ глядѣла на волненіе своей посѣтительницы.
— Какъ же съ зеркаломъ? Вы берете его?
— Не знаю, право, я вамъ напишу!
Почему-то Вассѣ Петровнѣ стало ясно, что еще одной надеждой на возвращено Деболина стало меньше.
Васса Петровна почти никогда не заходила въ комнату Піамы Васильевны, развѣ по большой какой надобности; поэтому ея появленіе сдѣлало нѣкоторый переполохъ: вскочили со своихъ мѣстъ горничная и кухарка, тетя Вѣра стала усиленно протирать очки, куда-то скрылись, слоено въ сундукъ провалились, два приказчика и буфетчикъ, — лишь одна Піама, сидѣвшая спиною къ двери, продолжала, очевидно, близкій къ окончанію разсказъ:
— ...И вотъ онъ, милыя мои, затосковалъ, затосковалъ, мѣста себѣ нигдѣ не мотъ найти, и, тконецъ, прислалъ письмо, что, молъ, такъ-то и такъ-то, жить безъ тебя не могу и къ Пасхѣ вернусь...
— Кто это затосковалъ и къ Пасхѣ вернулся? — строго спросила хозяйка.
Піама Васильевна не очень смутилась, наоборотъ, съ видимой охотой отвѣтила:
отражались мы вдвоём, что в нём, безусловно, останется что-то от нашей любви.
— Вы правы! — хриплым голосом прервала её Васса Петровна. В эту же минуту раздался громкий звонок. Гостья поднялась, почему-то вдруг заторопившись, словно испуганная:
— Простите, к вам кто-то идет! Может быть, по делу или ваш супруг.
Жадынская с удивлением глядела на волнение своей посетительницы.
— Как же с зеркалом? Вы берёте его?
— Не знаю, право, я вам напишу!
Почему-то Вассе Петровне стало ясно, что ещё одной надеждой на возвращение Деболина стало меньше.
Васса Петровна почти никогда не заходила в комнату Пиамы Васильевны, разве по большой какой надобности; поэтому её появление сделало некоторый переполох: вскочили со своих мест горничная и кухарка, тётя Вера стала усиленно протирать очки, куда-то скрылись, слоено в сундук провалились, два приказчика и буфетчик, — лишь одна Пиама, сидевшая спиною к двери, продолжала, очевидно, близкий к окончанию рассказ:
— ...И вот он, милые мои, затосковал, затосковал, места себе нигде не мог найти, и, наконец, прислал письмо, что, мол, так-то и так-то, жить без тебя не могу и к Пасхе вернусь...
— Кто это затосковал и к Пасхе вернулся? — строго спросила хозяйка.
Пиама Васильевна не очень смутилась, наоборот, с видимой охотой ответила:
