ней оказалась въ нѣкоторомъ волненіи, и при томъ въ волненіи, словно бы радостномъ. Какъ-то весело поговорила о дѣлахъ, спросила о здоровьѣ, о хозяйствѣ, а сама все улыбалась, поглаживай какую-то записку карандашомъ, вродѣ выписаннаго адреса. Тетя Вѣра еще подивилась, какъ оживлена сегодня Васса, подивилась и порадовалась, но виду не подала, боялась, какъ бы та не обидѣлась. Въ сумерки Петрова вышла изъ дому, при чемъ не велѣла подавать лошадей, а пошла пѣшкомъ, потомъ взяла извозчика.
Собственно говоря, было не совсѣмъ понятно, зачѣмъ она выписала адресъ изъ газетнаго объявленія, потому что отправилась она въ домъ и квартиру, номера которыхъ, конечно, твердо помнила всегда, хоть ночью ее разбудите.
Еще въѣхавъ только на Надеждинскую улицу, сна опустила довольно плотный вуаль, завязанный на затылкѣ длиннымъ бантомъ съ лопастями, а, входя въ незабытый ею вестибюль съ Флорой и Помоной, ощущала легкую дрожь.
— Зеркало въ девятомъ номерѣ продается? — спросила она у швейцара, боясь, чтобы тотъ ея не узналъ, какъ будто можно было запомнить съ одного раза.
— Да, да, пожалуйста. Не знаю только: не продано ли ужъ; многіе приходили смотрѣть.
— Господа уѣзжаютъ куда-нибудь изъ города, что продаютъ вещи?
— Не слыхалъ. Не знаю, почему они продаютъ. Вѣрно, не понравилось чѣмъ нкбудь.
Васса Петровна говорила со швейцаромъ, словно нарочно медля подыматься, боясь встрѣтиться съ той, встрѣча съ которой только что казалась ей такой необходимой. Къ счастью, двери отворила ей пожилая горничная, которая и провела покупательницу въ небольшую темноватую гостиную, банально занавѣшенную кисеей, гдѣ стояло самое обыкновенное большое зеркало на деревянныхъ колонкахъ. Васса Петровна разсѣянно спрашивала о цѣнѣ, обводя гла-
ней оказалась в некотором волнении, и при том в волнении, словно бы радостном. Как-то весело поговорила о делах, спросила о здоровье, о хозяйстве, а сама все улыбалась, поглаживая какую-то записку карандашом, вроде выписанного адреса. Тётя Вера ещё подивилась, как оживлена сегодня Васса, подивилась и порадовалась, но виду не подала, боялась, как бы та не обиделась. В сумерки Петрова вышла из дому, причём не велела подавать лошадей, а пошла пешком, потом взяла извозчика.
Собственно говоря, было не совсем понятно, зачем она выписала адрес из газетного объявления, потому что отправилась она в дом и квартиру, номера которых, конечно, твёрдо помнила всегда, хоть ночью её разбудите.
Ещё въехав только на Надеждинскую улицу, сна опустила довольно плотный вуаль, завязанный на затылке длинным бантом с лопастями, а, входя в незабытый ею вестибюль с Флорой и Помоной, ощущала легкую дрожь.
— Зеркало в девятом номере продается? — спросила она у швейцара, боясь, чтобы тот её не узнал, как будто можно было запомнить с одного раза.
— Да, да, пожалуйста. Не знаю только: не продано ли уж; многие приходили смотреть.
— Господа уезжают куда-нибудь из города, что продают вещи?
— Не слыхал. Не знаю, почему они продают. Верно, не понравилось чем-нибудь.
Васса Петровна говорила со швейцаром, словно нарочно медля подыматься, боясь встретиться с той, встреча с которой только что казалась ей такой необходимой. К счастью, двери отворила ей пожилая горничная, которая и провела покупательницу в небольшую темноватую гостиную, банально занавешенную кисеей, где стояло самое обыкновенное большое зеркало на деревянных колонках. Васса Петровна рассеянно спрашивала о цене, обводя гла-
