ползавшихся по скучнымъ домамъ. Въ дѣтствѣ такой свѣтъ бывалъ отъ волшебныхъ фонарей, теперь бываетъ въ кинематографахъ. Вѣрно, ѣдетъ моторъ. Онъ проѣхалъ шумно и быстро, освѣщенный внутри. Позади красный фонарь, запасная шина, вродѣ спасательнаго круга, и номеръ — 457. Почему-то сердце упало у Вассы Петровны. Она только сейчасъ сообразила, что въ освѣщенной кожаной каретѣ сидѣлъ Модестъ Несторовичъ: она не могла ошибиться. И потомъ, иначе, зачѣмъ бы такъ падало сердце? Нужно его догнать!
— Василій, живѣй, голубчикъ! — обратилась она къ кучеру, про себя твердя безъ всякаго омысла: «457, 457, 457. На что дѣлится это число? Ни на два, ни на три, ни на пять, даже на семнадцать не дѣлится. Можетъ быть, на девятнадцать? Скучно думать!»
Моторъ замедляетъ ходъ, останавливается. Такъ вотъ это гдѣ!
Кучеръ Петровой остановился напротивъ.
Васса Петровна не была увѣрена, дѣйствительно ли Деболинъ, Модестъ Несторовичъ, былъ тотъ высокій господинъ, который вошелъ въ освѣщенный подъѣздъ.
Но зачѣмъ же тогда такъ падало сердце!
Она подождала, пока господинъ поднялся, и сама направилась къ той же двери.
Вестибюль былъ грязноватъ, но съ претензіей на парадность. Вдоль красныхъ стѣнъ бѣлѣли статуи Флоры и Помоны подъ бѣлымъ карнизомъ. Старичокъ швейцаръ уже успѣлъ взяться за газету.
— Модестъ Несторовичъ Деболинъ еще не уѣзжали? — храбро опросила Васса Петровна, хотя въ глубинѣ души боялась, сама не зная чего. Старикъ посмотрѣлъ на нее черезъ очки, не вставая, и просто отвѣтилъ.
— Нѣтъ, они еще въ девятомъ номерѣ. Только передъ вами пріѣхали. Прикажете поднять?
ползавшихся по скучным домам. В детстве такой свет бывал от волшебных фонарей, теперь бывает в кинематографах. Верно, едет мотор. Он проехал шумно и быстро, освещенный внутри. Позади красный фонарь, запасная шина, вроде спасательного круга, и номер — 457. Почему-то сердце упало у Вассы Петровны. Она только сейчас сообразила, что в освещённой кожаной карете сидел Модест Несторович: она не могла ошибиться. И потом, иначе, зачем бы так падало сердце? Нужно его догнать!
— Василий, живей, голубчик! — обратилась она к кучеру, про себя твердя без всякого умысла: «457, 457, 457. На что делится это число? Ни на два, ни на три, ни на пять, даже на семнадцать не делится. Может быть, на девятнадцать? Скучно думать!»
Мотор замедляет ход, останавливается. Так вот это где!
Кучер Петровой остановился напротив.
Васса Петровна не была уверена, действительно ли Деболин, Модест Несторович, был тот высокий господин, который вошёл в освещённый подъезд.
Но зачем же тогда так падало сердце!
Она подождала, пока господин поднялся, и сама направилась к той же двери.
Вестибюль был грязноват, но с претензией на парадность. Вдоль красных стен белели статуи Флоры и Помоны под белым карнизом. Старичок-швейцар уже успел взяться за газету.
— Модест Несторович Деболин ещё не уезжали? — храбро опросила Васса Петровна, хотя в глубине души боялась, сама не зная чего. Старик посмотрел на неё через очки, не вставая, и просто ответил.
— Нет, они еще в девятом номере. Только перед вами приехали. Прикажете поднять?
