Марья Львовна опустилась на ближайшій стулъ и со страхомъ продолжала смотрѣть на Ландышева, словно ожидая, что же будетъ дальше. Но тотъ стоялъ, уже молча, будто вспоминая, что ему слѣдуетъ дѣлать. Постепенно страхъ исчезалъ съ лица Слатиной и смѣнялся улыбкой, все болѣе и болѣе добродушной и веселой.
— Ну? — тихо сказала она, почти разсмѣявшись. Казалось, это краткое слово вернуло всю память Ландышеву; онъ нахмурился, шагнулъ разъ, шагнулъ два, какъ трагическіе актеры, подошелъ къ Марьѣ Львовнѣ и, наклонившись, долго не отнималъ губъ отъ ея толстенькой руки. Она не пыталась высвободить своей руки, только все явственнѣе смѣялась, говоря тихонько между смѣхомъ:
— Ну, ну, Николай Семеновичъ, довольно!.. ну довольно. Ну, что это такое? я прошу васъ, перестаньте дурачиться!..
Но молодой человѣкъ долго не поднималъ головы. Наконецъ, молча отпалъ отъ руки, взглянулъ убійственно исподлобья на сидѣвшую, сдѣлалъ широкій неопредѣленный жестъ, круто повернулся и вышелъ испанцемъ изъ комнаты, хлопнувъ дверью.
Онъ былъ доволенъ самъ собою и почти не сомнѣвался, что результатъ только что разыгранной сцены будетъ такой же, какъ у Коли Локтева. Онъ до вечера ходилъ по комнатѣ, ероша волосы, теребя усы и прислушиваясь къ звонку. Наконецъ, послѣдній раздался. Николай Семеновичъ вѣтромъ влетѣлъ въ (переднюю, не дожидаясь, пока дѣвушка откроетъ двери. Да, посыльный, письмо отъ Мари! Развѣ могло быть иначе, этотъ Коля прямо геніаленъ!
— Дорогой Николай Семеновичъ! Вы, конечно, были сегодня въ очень хорошемъ расположеніи духа и шутили, дурачились. Но, знаете, ваша шутка нѣсколько встревожила меня и произвела самое непріятное впечатлѣніе. Сначала я очень смѣялась, но логомъ задумалась, и мнѣ стало какъ-
Марья Львовна опустилась на ближайший стул и со страхом продолжала смотреть на Ландышева, словно ожидая, что же будет дальше. Но тот стоял, уже молча, будто вспоминая, что ему следует делать. Постепенно страх исчезал с лица Слатиной и сменялся улыбкой, всё более и более добродушной и веселой.
— Ну? — тихо сказала она, почти рассмеявшись. Казалось, это краткое слово вернуло всю память Ландышеву; он нахмурился, шагнул раз, шагнул два, как трагические актеры, подошел к Марье Львовне и, наклонившись, долго не отнимал губ от её толстенькой руки. Она не пыталась высвободить своей руки, только всё явственнее смеялась, говоря тихонько между смехом:
— Ну, ну, Николай Семенович, довольно!.. ну довольно. Ну, что это такое? я прошу вас, перестаньте дурачиться!..
Но молодой человек долго не поднимал головы. Наконец, молча отпал от руки, взглянул убийственно исподлобья на сидевшую, сделал широкий неопределенный жест, круто повернулся и вышел испанцем из комнаты, хлопнув дверью.
Он был доволен сам собою и почти не сомневался, что результат только что разыгранной сцены будет такой же, как у Коли Локтева. Он до вечера ходил по комнате, ероша волосы, теребя усы и прислушиваясь к звонку. Наконец, последний раздался. Николай Семенович ветром влетел в (переднюю, не дожидаясь, пока девушка откроет двери. Да, посыльный, письмо от Мари! Разве могло быть иначе, этот Коля прямо гениален!
— Дорогой Николай Семенович! Вы, конечно, были сегодня в очень хорошем расположении духа и шутили, дурачились. Но, знаете, ваша шутка несколько встревожила меня и произвела самое неприятное впечатление. Сначала я очень смеялась, но логом задумалась, и мне стало как-
