была обоимъ извѣстная тайна. Калиткинъ этихъ кивковъ даже не понималъ, и это его смущало,
Григорій Павловичъ куда-то пропалъ, такъ что даже Евгеній Петровичъ замѣтилъ его отсутствіе. Кажется, его дѣла шли плохо и не со вчерашняго дня, а еще — когда онъ чуть не каждый день посѣщалъ Калиткиныхъ. Въ минуты отчаянія онъ не разъ говорилъ, вызывая мрачную рѣшимость на свое веселое лицо:
— Хоть бы обокрасть кого-нибудь, такъ и то впору!
Глафира терялась, пугалась, моргала глазами и говорила:
— Зачѣмъ же такія слова, Григорій Павловичъ? Хорошо, что вы мнѣ ихъ говорите, я, все равно, имъ не повѣрю, а скажете постороннему человѣку, онъ Богъ знаетъ что можетъ о васъ подумать!
Конечно, она охотно предложила бы ему денегъ, не боясь, что это портитъ отношенія, но у нея у самой, кромѣ расходныхъ на каждый день, въ которыхъ она должна была отдавать отчетъ брату, не было. Впрочемъ, можетъ быть, Григорія Павловича безпокоили не денежныя дѣла, а что-нибудь другое, но онъ сталъ бывать все рѣже и рѣже. Уже, когда у нихъ поселился Николай, Глафира Петровна слышала, что ея другъ уѣхалъ не то наслѣдство какое-то получать, не то жениться. Прощаться передъ отъѣздомъ не заходилъ. Положимъ, если онъ уѣзжалъ жениться, то заходить передъ этомъ къ Калиткиной было бы странно, нѣсколько безцеремонно, хотя она и не считалась никогда его невѣстой.
Глафира Петровна сидѣла за маленькимъ столомъ противъ Кольки, который училъ урокъ, когда въ комнату вошелъ Григорій Павловичъ. Калиткина не слышала звонка и, такъ какъ на окнахъ отъ жары были спущены шторы, она не сразу узнала гостя.
— Простите, такъ темно, не сразу васъ признала, да, по правдѣ сказать, и не ожидала, что вы заглянете.
была обоим известная тайна. Кадиткин этих кивков даже не понимал, и это его смущало,
Григорий Павлович куда-то пропал, так что даже Евгений Петрович заметил его отсутствие. Кажется, ею дела шли плохо и не со вчерашнего дня, а еще — когда он чуть не каждый день посещал Калиткиных. В минуты отчаяния он не раз говорил, вызывая мрачную решимость на свое веселое лицо:
— Хоть бы обокрасть кого-нибудь, так и то впору!
Глафира терялась, пугалась, моргала глазами и говорила:
— Зачем же такие слова, Григорий Павлович? Хорошо, что вы мне их говорите, я, всё равно, им не поверю, а скажете постороннему человеку, он Бог знает что может о вас подумать!
Конечно, она охотно предложила бы ему денег, не боясь, что это портит отношения, но у неё у самой, кроме расходных на каждый день, в которых она должна была отдавать отчет брату, не было. Впрочем, может быть, Григория Павловича беспокоили не денежные дела, а что-нибудь другое, но он стал бывать всё реже и реже. Уже, когда у них поселился Николай, Глафира Петровна слышала, что её друг уехал не то наследство какое-то получать, не то жениться. Прощаться перед отъездом не заходил. Положим, если он уезжал жениться, то заходить перед этом к Калиткиной было бы странно, несколько бесцеремонно, хотя она и не считалась никогда его невестой.
Глафира Петровна сидела за маленьким столом против Кадыки, который учил урок, когда в комнату вошел Григорий Павлович. Калиткина не слышала звонка и, так как на окнах от жары были спущены шторы, она не сразу узнала гостя.
— Простите, так темно, не сразу вас признала, да, по правде сказать, и не ожидала, что вы заглянете.
