— А знаешь, она, я думаю, была бы въ восторгѣ, если-бъ ее прибили. Она объ этотъ мечтаетъ.
Зайцевъ, помолчавъ, началъ:
— Потомъ, вѣдь это все уже старо — такіе типы! Кого она удивитъ?
— Вотъ меня удивила.
— Такъ это случайно, пришелъ такой часъ, сумеречный, странная встрѣча, странная исторія, необычайная прогулка… при томъ она вѣдь интересна, Ольга-то Николаевна.
— А, что могли значить ея слова, что ее можно видѣть только въ сумерки?
— Ничего не значили. Поэтическая непонятность.
— Мнѣ почти смѣшно, что я въ нее совсѣмъ влюбился вчера.
— Ничего! Со всякимъ можетъ случиться, особенно въ сумерки. Въ такое время все странно мѣняется на минуту: и лица, и слова, и чувства, и природа. Можетъ быть, Ольга Николаевна была и права, говоря, что видѣть ее можно только въ сумерки.
— А знаешь, она, я думаю, была бы в восторге, если б ее прибили. Она об этот мечтает.
Зайцев, помолчав, начал:
— Потом, ведь это всё уже старо — такие типы! Кого она удивит?
— Вот меня удивила.
— Так это случайно, пришел такой час, сумеречный, странная встреча, странная история, необычайная прогулка… при том она ведь интересна, Ольга-то Николаевна.
— А, что могли значить её слова, что ее можно видеть только в сумерки?
— Ничего не значили. Поэтическая непонятность.
— Мне почти смешно, что я в нее совсем влюбился вчера.
— Ничего! Со всяким может случиться, особенно в сумерки. В такое время всё странно меняется на минуту: и лица, и слова, и чувства, и природа. Может быть, Ольга Николаевна была и права, говоря, что видеть ее можно только в сумерки.