— Новые башмаки тебѣ обязательно куплю. И потомъ, вчера я проходила мимо Аравина, такой чудный сатинъ тамъ выставленъ. Нужно будетъ тебѢ, Лизанька, на платье взять.
— Спасибо, мама! А я... пойду къ этому Трынкину и посмотрю, какой на портретѣ тюрбанъ, себѣ такой же заведу...
— Какъ же, дружокъ, ты будешь ходить въ тюрбанѣ? Это неудобно. Тогда была мода такая, можетъ быть, а теперь всѣ на тебя будутъ пальцами показывать.
— Я, мама, буду дома носить его...
— Ахъ, дома,—это другое дѣло! — отвѣтила уже засыпающимъ голосомъ Прасковья Ивановна.
Черезъ день Елизавета Евграфовна объявила, что все — вздоръ, что можно обойтись, какъ онѣ и раньше разсчитывали, съ одними шестьюдесятью рублями, а триста нужно вернуть Трынкину и отобрать у него миніатюру, которая, вѣроятно, принесетъ имъ счастье и продавать которую, дѣйствительно, неудобно и даже какъ бы позорно до извѣстной степени.
Прасковья Ивановна, привыкшая уже къ мысли, что она обладаетъ тремя стами рублей, плохо разумѣла доводы дочери, подъ конецъ только сообразимъ, что, если Трынкинъ ее беретъ ни слова не говоря за триста, значитъ сна, самое дешевое, стоитъ рублей пятьсотъ.
Она согласилась на уговоры дочери, но не очень радостно и даже, когда та принесла миніатюру своей бабушки, то Прасковья Ивановна почти не взглянула на воздушныя краски, изображавшія женщину лѣтъ двадцати пяти съ высокимъ лбомъ, слегка прикрытымъ волосами, на которыхъ по-
— Новые башмаки тебе обязательно куплю. И потом, вчера я проходила мимо Аравина, такой чудный сатин там выставлен. Нужно будет тебе, Лизонька, на платье взять.
— Спасибо, мама! А я... пойду к этому Трынкину и посмотрю, какой на портрете тюрбан, себе такой же заведу...
— Как же, дружок, ты будешь ходить в тюрбане? Это неудобно. Тогда была мода такая, может быть, а теперь все на тебя будут пальцами показывать.
— Я, мама, буду дома носить его...
— Ах, дома, — это другое дело! — ответила уже засыпающим голосом Прасковья Ивановна.
Через день Елизавета Евграфовна объявила, что все — вздор, что можно обойтись, как они и раньше рассчитывали, с одними шестьюдесятью рублями, а триста нужно вернуть Трынкину и отобрать у него миниатюру, которая, вероятно, принесет им счастье и продавать которую, действительно, неудобно и даже как бы позорно до известной степени.
Прасковья Ивановна, привыкшая уже к мысли, что она обладает тремястами рублей, плохо разумела доводы дочери, под конец только сообразим, что, если Трынкин ее берет ни слова не говоря за триста, значит сна, самое дешевое, стоит рублей пятьсот.
Она согласилась на уговоры дочери, но не очень радостно и даже, когда та принесла миниатюру своей бабушки, то Прасковья Ивановна почти не взглянула на воздушные краски, изображавшие женщину лет двадцати пяти с высоким лбом, слегка прикрытым волосами, на которых по-
