— Которую Настасья Петровна передала тебѣ съ тѣмъ, чтобы ты сама открыла ее послѣ бабушкиной смерти.
Тетушка мелко перекрестилась.
— Ахъ, той! нѣтъ еще. А что?
— Ничего. Я просто такъ вспомнила.
— Сегодня посмотрю, — отвѣтила Лія, помолчавъ.
На слѣдующее утро почему-то весь домъ всталъ необыкновенно рано, будто дожидаясь результатовъ Ліиныхъ изысканій. А та, какъ нарочно, спала, во всякомъ случаѣ, не выходила изъ своей комнаты чуть не до полудня.
Въ ящикѣ было письмо, адресованное на имя Ліи, связка старыхъ писемъ и двѣ тетрадки въ розовомъ коленкорѣ. Денегъ или цѣнныхъ бумагъ никакихъ не оказалось.
Дѣвушка разорвала конвертъ и остановилась; воспоминанія о Настасьѣ Петровнѣ и почему-то о Ѳомушкѣ вдругъ стали такими яркими, что первыя строки она читала затуманенными отъ слезъ глазами.
— «Дитя мое, конечно, я должна была бы тебѣ раньше сказать то, что пишу теперь, но стыдно было. Глупо. Все равно ты узнаешь изъ этихъ бумагъ про свою бабушку все, что она хотѣла было скрыть и что, можетъ быть, помѣшаетъ тебѣ вспомнить о ней такъ безмятежно и ласково, какъ ей хотѣлось бы. Лишу это не какъ признаніе (ты мнѣ не духовникъ и не судья), а какъ примѣръ къ предостереженію. Ты, Ліечка, теперь уже въ такомъ возрастѣ, что не сегодня завтра перемѣнишь свою судьбу. Все-таки главное въ жизни всякой дѣвушки есть бракъ. Вѣдь это на всю, можетъ быть, долгую жизнь! Вѣрь мнѣ и не слушайся одной страсти. Я сама знаю эту радость и гибель, это проклятье! Я узнала ее, будучи уже замужемъ за дѣдомъ твоимъ, и только любовь къ нему спасла меня, да и то не совсѣмъ, отъ страсти.
— Которую Настасья Петровна передала тебе с тем, чтобы ты сама открыла ее после бабушкиной смерти.
Тетушка мелко перекрестилась.
— Ах, той! нет еще. А что?
— Ничего. Я просто так вспомнила.
— Сегодня посмотрю, — ответила Лия, помолчав.
На следующее утро почему-то весь дом встал необыкновенно рано, будто дожидаясь результатов Лииных изысканий. А та, как нарочно, спала, во всяком случае, не выходила из своей комнаты чуть не до полудня.
В ящике было письмо, адресованное на имя Лии, связка старых писем и две тетрадки в розовом коленкоре. Денег или ценных бумаг никаких не оказалось.
Девушка разорвала конверт и остановилась; воспоминания о Настасье Петровне и почему-то о Фомушке вдруг стали такими яркими, что первые строки она читала затуманенными от слез глазами.
— «Дитя мое, конечно, я должна была бы тебе раньше сказать то, что пишу теперь, но стыдно было. Глупо. Всё равно ты узнаешь из этих бумаг про свою бабушку всё, что она хотела было скрыть и что, может быть, помешает тебе вспомнить о ней так безмятежно и ласково, как ей хотелось бы. Лишу это не как признание (ты мне не духовник и не судья), а как пример к предостережению. Ты, Лиечка, теперь уже в таком возрасте, что не сегодня завтра переменишь свою судьбу. Всё-таки главное в жизни всякой девушки есть брак. Ведь это на всю, может быть, долгую жизнь! Верь мне и не слушайся одной страсти. Я сама знаю эту радость и гибель, это проклятье! Я узнала ее, будучи уже замужем за дедом твоим, и только любовь к нему спасла меня, да и то не совсем, от страсти.
