Лія Павловна опять взглянула на собесѣдника и начала серьезно:
— Еще въ молодости, когда бабушка была барышней, ей было предсказаніе, что она умретъ, когда ей минетъ семьдесятъ лѣтъ въ день своего рожденія. Конечно, она не все время объ этомъ думала, но послѣдніе гады все чаще и чаще вспоминала это давнишнее предсказаніе и, наконецъ, теперь каждую минуту умираетъ раньше, чѣмъ пришла сама смерть.
— Конечно, много значитъ самовнушеніе. Я не особенно вѣрю въ предсказанія.
— Вотъ для того, чтобы избѣгнуть самовнушенія, я и обрываю календарь.
Лицо Антона Васильевича изобразило удивленіе.
— Какъ вы не сообразительны! Ну, я хочу обмануть бабушку, увѣрить ее, что день рожденія прошелъ, опасность миновала, и пора выходить изъ своей занавѣшанной спальни. Она потеряла счетъ днямъ въ полутемнотѣ… когда она спитъ, мы переводимъ часы… Она вѣритъ. Она думаетъ, что десятое марта уже прошло.
— И что же, еще не поправляется?
— Не очень.
— Значитъ, это не самовнушеніе.
Лія Павловна просительно взглянула на Бѣлогорова и произнесли съ волненіемъ:
— Вотъ мы и увидимъ. Это не проба, но дѣло идетъ о жизни бабушки, которую мы всѣ такъ любимъ. Знаете, хватаешься за соломинку. Докторъ вѣдь сказалъ, что у нея нѣтъ особенной болѣзни, она просто слаба и сама себя убиваетъ предчувствіями.
— Конечно, будемъ надѣяться, что все обойдется хорошо. Старушка повѣритъ и поправится.
Антонъ Васильевичъ утѣшалъ Лію какъ-то равнодушно, будто думая о другомъ, но она, казалось, тоже не очень обращала вниманіе на утѣшенія Бѣлокурова. Если нельзя было
Лия Павловна опять взглянула на собеседника и начала серьезно:
— Еще в молодости, когда бабушка была барышней, ей было предсказание, что она умрет, когда ей минет семьдесят лет в день своего рождения. Конечно, она не всё время об этом думала, но последние гады всё чаще и чаще вспоминала это давнишнее предсказание и, наконец, теперь каждую минуту умирает раньше, чем пришла сама смерть.
— Конечно, много значит самовнушение. Я не особенно верю в предсказания.
— Вот для того, чтобы избегнуть самовнушения, я и обрываю календарь.
Лицо Антона Васильевича изобразило удивление.
— Как вы не сообразительны! Ну, я хочу обмануть бабушку, уверить ее, что день рождения прошел, опасность миновала, и пора выходить из своей занавешенной спальни. Она потеряла счет дням в полутемноте… когда она спит, мы переводим часы… Она верит. Она думает, что десятое марта уже прошло.
— И что же, еще не поправляется?
— Не очень.
— Значит, это не самовнушение.
Лия Павловна просительно взглянула на Белогорова и произнесли с волнением:
— Вот мы и увидим. Это не проба, но дело идет о жизни бабушки, которую мы все так любим. Знаете, хватаешься за соломинку. Доктор ведь сказал, что у неё нет особенной болезни, она просто слаба и сама себя убивает предчувствиями.
— Конечно, будем надеяться, что всё обойдется хорошо. Старушка поверит и поправится.
Антон Васильевич утешал Лию как-то равнодушно, будто думая о другом, но она, казалось, тоже не очень обращала внимание на утешения Белокурова. Если нельзя было
