Гриша не безъ трепета лѣзъ на Стякову вышку, изъ окна которой шелъ дымъ, какъ изъ фабрики или прачешной. Хозяинъ сидѣлъ безъ куртки, въ однихъ подтяжкахъ, курилъ и смѣялся самъ съ собою, читая какое-то письмо. Въ углу висѣлъ несложный гардеробъ и толстая палка, на которой было вырѣзано Б. О. К. О. М. Конечно, люди глупые читали „бокомъ“ и могли догадываться сколько угодно, что именно дѣлаетъ бокомъ Клашинъ братъ, нисколько не подозрѣвая, что литеры эти значили ничто иное, какъ: „бараній оврагъ, Константинъ Олила Машка“. Послѣднее слово, конечно, оставляло налетъ нѣкоторой таинственности, даже послѣ того, какъ надпись была дешифрирована. Вообще, Стякъ и его обиталище представлялось идеаломъ мужчины. Не прерывая смѣха, онъ обратился къ гостю:
— А, это ты, Гришуха? Ползи, ползи! Я думалъ: кто такой? Хочешь папиросу?
— Нѣтъ, я не курю.
— Не хочешь — не надо. Не въ коня кормъ, — такъ?
— Такъ.
Очевидно, чтобы быть любезнымъ, хозяинъ предложилъ Гришѣ прочесть письмо.
— Отъ Сусловской дѣвчонки. Можешь меня поздравить съ побѣдой.
— Поздравляю.
— Нѣтъ, ты послушай только!
И онъ началъ читать, ворочая глазами:
„Милый брюнетъ, вы очень авантажны, когда надѣваете сапоги съ голенищами. Я видѣла, какъ вы шли съ удочками, и не могла заснуть. Жалѣю, что теперь не Пасха, а то бы я пришла къ вамъ христосоваться. Но если вамъ все равно, приходите сегодня, какъ наши пойдутъ спать, подъ третью грушу, гдѣ вы еще одинъ разъ съ Машкой сидѣли“.
Гриша не без трепета лез на Стякову вышку, из окна которой шел дым, как из фабрики или прачешной. Хозяин сидел без куртки, в одних подтяжках, курил и смеялся сам с собою, читая какое-то письмо. В углу висел несложный гардероб и толстая палка, на которой было вырезано Б. О. К. О. М. Конечно, люди глупые читали „боком“ и могли догадываться сколько угодно, что именно делает боком Клашин брат, нисколько не подозревая, что литеры эти значили ничто иное, как: „бараний овраг, Константин Олила Машка“. Последнее слово, конечно, оставляло налет некоторой таинственности, даже после того, как надпись была дешифрирована. Вообще, Стяк и его обиталище представлялось идеалом мужчины. Не прерывая смеха, он обратился к гостю:
— А, это ты, Гришуха? Ползи, ползи! Я думал: кто такой? Хочешь папиросу?
— Нет, я не курю.
— Не хочешь — не надо. Не в коня корм, — так?
— Так.
Очевидно, чтобы быть любезным, хозяин предложил Грише прочесть письмо.
— От Сусловской девчонки. Можешь меня поздравить с победой.
— Поздравляю.
— Нет, ты послушай только!
И он начал читать, ворочая глазами:
„Милый брюнет, вы очень авантажны, когда надеваете сапоги с голенищами. Я видела, как вы шли с удочками, и не могла заснуть. Жалею, что теперь не Пасха, а то бы я пришла к вам христосоваться. Но если вам всё равно, приходите сегодня, как наши пойдут спать, под третью грушу, где вы еще один раз с Машкой сидели“.
