— Вы лучше не приходите.
— Вотъ это называется быть любезнымъ? Отчего же мнѣ къ вамъ не приходить?
— Такъ, не приходите. Мама сердится, зачѣмъ вы гуляете и катаетесь съ Евгеніемъ Павловичемъ.
— Что такое? Твоя мама сердится, зачѣмъ я гуляю съ Масловскимъ?
— Да.
— Да ей-то что до этого?
Гриша ничего не могъ отвѣтить. Наконецъ, онъ началъ:
— Мама у насъ вообще очень строгая.
— Это очень хорошо, можетъ быть, но я ей не дочка, и Евгеній Павловичъ — не сынъ, насколько я знаю.
Помолчавъ, она спросила какъ-то не спроста:
— А у васъ Евгеній Павловичъ часто бываетъ?
— Часто.
— Въ карты играетъ по вечерамъ?
— И въ карты играетъ, и такъ.
Залѣсская опять подумала и потомъ, прошептавъ: „не можетъ быть“, продолжала:
— Что же, тебя послали передать мнѣ это?
— Нѣтъ, я самъ.
Зоя Петровна пристально посмотрѣла на мальчика, потомъ тряхнула головой и будто про себя сказала: „это еще глупѣе!“ Но второе предположеніе, очевидно, понравилось ей больше перваго, на которое она сказала „не можетъ быть“, потому что, вдругъ улыбнувшись, она произнесла весело:
— Да ты, мой другъ, ужъ самъ меня не ревнуешь ли?
— Какъ это?
— Бѣдный кроликъ: онъ еще спрашиваетъ, какъ ревнуютъ.
— Вы лучше не приходите.
— Вот это называется быть любезным? Отчего же мне к вам не приходить?
— Так, не приходите. Мама сердится, зачем вы гуляете и катаетесь с Евгением Павловичем.
— Что такое? Твоя мама сердится, зачем я гуляю с Масловским?
— Да.
— Да ей-то что до этого?
Гриша ничего не мог ответить. Наконец, он начал:
— Мама у нас вообще очень строгая.
— Это очень хорошо, может быть, но я ей не дочка, и Евгений Павлович — не сын, насколько я знаю.
Помолчав, она спросила как-то не спроста:
— А у вас Евгений Павлович часто бывает?
— Часто.
— В карты играет по вечерам?
— И в карты играет, и так.
Залесская опять подумала и потом, прошептав: „не может быть“, продолжала:
— Что же, тебя послали передать мне это?
— Нет, я сам.
Зоя Петровна пристально посмотрела на мальчика, потом тряхнула головой и будто про себя сказала: „это еще глупее!“ Но второе предположение, очевидно, понравилось ей больше первого, на которое она сказала „не может быть“, потому что, вдруг улыбнувшись, она произнесла весело:
— Да ты, мой друг, уж сам меня не ревнуешь ли?
— Как это?
— Бедный кролик: он еще спрашивает, как ревнуют.
