Картина представлялась такой привлекательной тріумфальности, что не хотѣлось дѣлать логическихъ и историческихъ изслѣдованій.
Дня три говорили объ этомъ подвигѣ, и когда встрѣчались нѣмцы, кричали имъ:
— Ну, какъ поживаетъ ваша мамаша? Высохла ли она, и отклеилась ли дощечка?
— Какая дощечка? Это у тебя въ головѣ бревно.
— Да, да, говори! Мамаша-то прилипла, такъ со скамейкой, поди, и ходитъ.
Нѣмцы не понимали, сердились и начинали драку.
Однажды Гришѣ показалось, что во вражеской компаніи прошла и его знакомая. Большихъ нѣмцевъ не было, шли только дѣти и она съ ними. Навстрѣчу имъ попался верхомъ Евгеній Павловичъ Масловскій, гостившій у члена, дяди Обклаши; нѣмецкая банда что-то ему крикнула хоромъ, онъ придержалъ лошадь и повернулъ обратно за пасторской семьей. Значитъ, тамъ былъ кто-нибудь, кромѣ дѣтей, потому что иначе зачѣмъ же пріѣзжему корнету было ѣхать за той компаніей? Гришѣ стало слегка непріятно почему-то, но онъ сейчасъ же возобновилъ занятіе, отъ котораго отвлекла его эта встрѣча — строгать какую-то палку.
Вечеромъ за чаемъ онъ опять смутился, думая, что домашніе говорятъ именно о Залѣсской, хотя ничто не указывало на это точно. Говорила больше мать и тетка, отецъ только изрѣдка вставлялъ замѣчанія, которыя, казалось, еще больше воспламеняли говорившихъ.
— Я страшно боюсь, что она разлетится къ намъ съ визитомъ. Нельзя будетъ ея не принять, обидѣть почтенное семейство. Конечно, у насъ мало общаго, но все же мы знакомы, и мнѣ бы не хотѣлось никакихъ ссоръ.
Отецъ, желая все успокоить, представлялъ резоны, что лѣтнія знакомства не есть знакомства, ни къ чему
Картина представлялась такой привлекательной триумфальности, что не хотелось делать логических и исторических исследований.
Дня три говорили об этом подвиге, и когда встречались немцы, кричали им:
— Ну, как поживает ваша мамаша? Высохла ли она, и отклеилась ли дощечка?
— Какая дощечка? Это у тебя в голове бревно.
— Да, да, говори! Мамаша-то прилипла, так со скамейкой, поди, и ходит.
Немцы не понимали, сердились и начинали драку.
Однажды Грише показалось, что во вражеской компании прошла и его знакомая. Больших немцев не было, шли только дети и она с ними. Навстречу им попался верхом Евгений Павлович Масловский, гостивший у члена, дяди Обклаши; немецкая банда что-то ему крикнула хором, он придержал лошадь и повернул обратно за пасторской семьей. Значит, там был кто-нибудь, кроме детей, потому что иначе зачем же приезжему корнету было ехать за той компанией? Грише стало слегка неприятно почему-то, но он сейчас же возобновил занятие, от которого отвлекла его эта встреча — строгать какую-то палку.
Вечером за чаем он опять смутился, думая, что домашние говорят именно о Залесской, хотя ничто не указывало на это точно. Говорила больше мать и тетка, отец только изредка вставлял замечания, которые, казалось, еще больше воспламеняли говоривших.
— Я страшно боюсь, что она разлетится к нам с визитом. Нельзя будет её не принять, обидеть почтенное семейство. Конечно, у нас мало общего, но всё же мы знакомы, и мне бы не хотелось никаких ссор.
Отец, желая всё успокоить, представлял резоны, что летние знакомства не есть знакомства, ни к чему
