Страница:Кузмин - Антракт в овраге.djvu/66

Эта страница была вычитана


— 60 —

мыхъ ногъ. Только теперь онъ замѣтилъ зонтикъ, конецъ котораго чертилъ по дорожкѣ Е. и М. Почему-то эти буквы вывели Гришу изъ забытья и почти разсердили. Онъ дернулъ за стволъ и отпустилъ его. Брызги пригоршней разсыпались на сидѣвшую, и Гриша хотѣлъ было удрать, какъ вдругъ его крѣпко схватили за рубашку, и женскій голосъ произнесъ:

— Ты что?

— А что?

— Зачѣмъ шалишь?

— Я не шалю.

— Зачѣмъ же ты меня облилъ? Я тебѣ уши надеру.

— Попробуйте.

Дама, дѣйствительно, попробовала и пребольно надрала Гришѣ уши. Такъ какъ онъ разсердился и обидѣлся, то даже не убѣжалъ, а, надувшись, сѣлъ на скамейку, съ которой встала незнакомая нѣмка. Это была отнюдь не Фря и не тетка, какъ думалъ сначала Гриша. Это была взрослая, но совсѣмъ молодая женщина, очень красивая и нарядная. То, что Гриша изъ-подъ скамейки принялъ за зонтикъ, была высокая тросточка съ пестрымъ бантомъ.

— Что это вы писали тутъ? — спросилъ онъ, будто затѣмъ и сидѣлъ подъ кленомъ, чтобы узнать это.

— А тебѣ что за дѣло, что я здѣсь писала?

— А я знаю, что вы писали!

— Ну, что же?

Гриша молча ковырялъ скамейку.

— Не порти скамейки. Вотъ видишь — и не знаешь.

— Нѣтъ, знаю.

— Такъ отчего же ты молчишь?

— Не хочу говорить.

— Не хочешь — не надо.


Тот же текст в современной орфографии

мых ног. Только теперь он заметил зонтик, конец которого чертил по дорожке Е. и М. Почему-то эти буквы вывели Гришу из забытья и почти рассердили. Он дернул за ствол и отпустил его. Брызги пригоршней рассыпались на сидевшую, и Гриша хотел было удрать, как вдруг его крепко схватили за рубашку, и женский голос произнес:

— Ты что?

— А что?

— Зачем шалишь?

— Я не шалю.

— Зачем же ты меня облил? Я тебе уши надеру.

— Попробуйте.

Дама, действительно, попробовала и пребольно надрала Грише уши. Так как он рассердился и обиделся, то даже не убежал, а, надувшись, сел на скамейку, с которой встала незнакомая немка. Это была отнюдь не Фря и не тетка, как думал сначала Гриша. Это была взрослая, но совсем молодая женщина, очень красивая и нарядная. То, что Гриша из-под скамейки принял за зонтик, была высокая тросточка с пестрым бантом.

— Что это вы писали тут? — спросил он, будто затем и сидел под кленом, чтобы узнать это.

— А тебе что за дело, что я здесь писала?

— А я знаю, что вы писали!

— Ну, что же?

Гриша молча ковырял скамейку.

— Не порти скамейки. Вот видишь — и не знаешь.

— Нет, знаю.

— Так отчего же ты молчишь?

— Не хочу говорить.

— Не хочешь — не надо.