думалъ въ мѣстныхъ памфлетахъ называть дѣтей Гиль дебранта Ивановича, дѣвочекъ: Бря, Тря и Фря, а мальчиковъ: Тошка, Гошка и Кошка.
Зина, какъ и двѣ другія судейскія дѣвочки, служила караульщицей, таскала тяжести и провизію, въ противоположность нѣмкамъ, которыя были крѣпко сбитыми баварками и не боялись никакихъ сраженій и стычекъ. Особенно амазонничала младшая, Фредегонда, или, по нашему, Фря. Она была почти неуловима и неистощима на сложныя каверзы.
Въ смыслѣ словесной полемики нѣмцы сплоховали. Напримѣръ, найдя, что отецъ Гриши похожъ на Дарвина, они выдумали всѣхъ противниковъ называть „дѣти отца обезьянъ“. Это было длинно, непонятно и нисколько не смѣшно, — просто глупо. Русскіе же не щадили даже своихъ. Напримѣръ, сами же они назвали членскую пятилѣтнюю Клашу Олилу, которая всего боялась, и съ которой всегда случалось несчастіе, „Обклаша навалила“. Вотъ это здорово! а то — „дѣти отца обезьянъ“. Полчаса думай, а додумаешься — скучно станетъ.
Дѣвочки были еще незамѣнимы, какъ доносчицы; кажется, эту обязанность онѣ исполняли всего охотнѣе. Донисчицы и вдохновительницы, мужчины — исполнители. У нѣмцевъ, повидимому, было какъ-то равномѣрнѣе: тяжеловатыя выдумки и добросовѣстное исполненіе дѣлилось пополамъ, то и другое, между мальчиками и дѣвочками.
Старшіе дѣлали видъ, что не замѣчаютъ военнаго положенія; когда злыя шутки касались ихъ непосредственно, они жаловались вражескимъ родителямъ, а тѣ журили своихъ дѣтей, но потомъ при нихъ же смѣялись надъ шалостями, такъ что выходило въ родѣ поощренія свыше. При встрѣчахъ кланялись, въ началѣ лѣта дѣлали визиты и даже, въ случаѣ недостатка въ партнерѣ,
думал в местных памфлетах называть детей Гиль дебранта Ивановича, девочек: Бря, Тря и Фря, а мальчиков: Тошка, Гошка и Кошка.
Зина, как и две другие судейские девочки, служила караульщицей, таскала тяжести и провизию, в противоположность немкам, которые были крепко сбитыми баварками и не боялись никаких сражений и стычек. Особенно амазонничала младшая, Фредегонда, или, по нашему, Фря. Она была почти неуловима и неистощима на сложные каверзы.
В смысле словесной полемики немцы сплоховали. Например, найдя, что отец Гриши похож на Дарвина, они выдумали всех противников называть „дети отца обезьян“. Это было длинно, непонятно и нисколько не смешно, — просто глупо. Русские же не щадили даже своих. Например, сами же они назвали членскую пятилетнюю Клашу Олилу, которая всего боялась, и с которой всегда случалось несчастье, „Обклаша навалила“. Вот это здорово! а то — „дети отца обезьян“. Полчаса думай, а додумаешься — скучно станет.
Девочки были еще незаменимы, как доносчицы; кажется, эту обязанность они исполняли всего охотнее. Донисчицы и вдохновительницы, мужчины — исполнители. У немцев, по-видимому, было как-то равномернее: тяжеловатые выдумки и добросовестное исполнение делилось пополам, то и другое, между мальчиками и девочками.
Старшие делали вид, что не замечают военного положения; когда злые шутки касались их непосредственно, они жаловались вражеским родителям, а те журили своих детей, но потом при них же смеялись над шалостями, так что выходило в роде поощрения свыше. При встречах кланялись, в начале лета делали визиты и даже, в случае недостатка в партнере,
