Онъ тайкомъ ушелъ изъ пещеры, захвативъ съ собою деньги, и направился въ сторону, противоположную тому городу, гдѣ его знали, главнымъ образомъ заботясь, чтобы не открылось его преступленіе, и не позорилось честное имя монаха.
Въ первомъ городѣ онъ скинулъ отшельническую милоть и обстригъ волосы и бороду и, взглянувъ на себя въ зеркало, не узналъ самъ себя: такое чужое, печальное и темное лицо глянуло на него изъ мѣдной поверхности. Будто ночь коснулась темнымъ крыломъ своимъ этого лика, и что-то общее съ тѣмъ воиномъ, который былъ невинной виною его бѣдъ, было въ немъ, что пугало и привлекало преступную душу.
Много земель прошелъ братъ Геннадій, стараясь, главнымъ образомъ, чтобы не узнали въ немъ монаха, наконецъ, достигъ отдаленнаго государства, куда, конечно, не могла долетѣть никакая молва. Это были крошечныя владѣнія малоазіатскаго царька, едва ли даже просвѣщеннаго христіанскою вѣрою. Геннадій нанялся къ нему въ солдаты и скоро подлинною храбростью достигъ довѣрія и любви и сдѣлался ближайшимъ совѣтникомъ царя.
Послѣ одной изъ побѣдъ царь, въ порывѣ благодарности, рѣшилъ отдать за Геннадія свою дочь, хотя ей едва минуло четырнадцать лѣтъ. Геннадій помнилъ монашескіе обѣты и сначала отказывался, ссылаясь то на свою старость, то на низкое происхожденіе. Но царь былъ человѣкомъ упрямымъ и подозрительнымъ, притомъ онъ не могъ допустить, чтобы его дочь была отвергнута неизвѣстнымъ пришельцемъ. Наконецъ, будто что вспомнивъ, онъ сказалъ:
Он тайком ушел из пещеры, захватив с собою деньги, и направился в сторону, противоположную тому городу, где его знали, главным образом заботясь, чтобы не открылось его преступление, и не позорилось честное имя монаха.
В первом городе он скинул отшельническую милоть и обстриг волосы и бороду и, взглянув на себя в зеркало, не узнал сам себя: такое чужое, печальное и темное лицо глянуло на него из медной поверхности. Будто ночь коснулась темным крылом своим этого лика, и что-то общее с тем воином, который был невинной виною его бед, было в нём, что пугало и привлекало преступную душу.
Много земель прошел брат Геннадий, стараясь, главным образом, чтобы не узнали в нём монаха, наконец, достиг отдаленного государства, куда, конечно, не могла долететь никакая молва. Это были крошечные владения малоазиатского царька, едва ли даже просвещенного христианскою верою. Геннадий нанялся к нему в солдаты и скоро подлинною храбростью достиг доверия и любви и сделался ближайшим советником царя.
После одной из побед царь, в порыве благодарности, решил отдать за Геннадия свою дочь, хотя ей едва минуло четырнадцать лет. Геннадий помнил монашеские обеты и сначала отказывался, ссылаясь то на свою старость, то на низкое происхождение. Но царь был человеком упрямым и подозрительным, притом он не мог допустить, чтобы его дочь была отвергнута неизвестным пришельцем. Наконец, будто что вспомнив, он сказал:
