Братъ Геннадій былъ не только добродѣтеленъ, но стремился всею своею жизнью быть, какъ примѣръ ближнимъ. Онъ стремился къ этому не для того, чтобы его имя покрывали похвалами, но думая, что ничто такъ не укрѣпляетъ и не наставляетъ слабыхъ грѣшниковъ, какъ хорошій, живой примѣръ. Изо всѣхъ святыхъ изреченій онъ лучше всего помнилъ о зажженномъ свѣтильникѣ, котораго не помѣщаютъ подъ спудомъ. Хотя братъ Геннадій не искалъ похвалъ, но онъ не былъ равнодушенъ къ порицаніямъ, полагая, что нареканія и даже явная клевета могутъ поколебать въ глазахъ слабыхъ людей достоинство и настоящее понятіе о высотѣ христіанскаго и въ частности монашескаго званія.
Братъ Геннадій пришелъ въ общую обитель уже давно, восемнадцатилѣтнимъ тонкимъ юношей, и вотъ скоро двадцать лѣтъ, какъ спасалъ свою душу. Но многіе помнили, какъ молодой Главконъ (тогда еще онъ былъ Главкономъ) три дня стоялъ передъ монастырскими воротами, не вставая съ колѣнъ, а за нимъ толпились разряженные слуги, держа за поводья лошадей и верблюдовъ, навьюченныхъ тканями и золотыми сосудами, какъ рисуютъ на „Поклоненіи волхвовъ“. Братья подходили къ рѣшеткѣ и смотрѣли, какъ, разметавъ въ пыли сизые кудри съ павлиньими перьями, лежалъ Главконъ, не поднимая головы, и слуги молчали, только кони ржали тонко, да жевали верблюды. Такъ они
Брат Геннадий был не только добродетелен, но стремился всею своею жизнью быть, как пример ближним. Он стремился к этому не для того, чтобы его имя покрывали похвалами, но думая, что ничто так не укрепляет и не наставляет слабых грешников, как хороший, живой пример. Изо всех святых изречений он лучше всего помнил о зажженном светильнике, которого не помещают под спудом. Хотя брат Геннадий не искал похвал, но он не был равнодушен к порицаниям, полагая, что нарекания и даже явная клевета могут поколебать в глазах слабых людей достоинство и настоящее понятие о высоте христианского и в частности монашеского звания.
Брат Геннадий пришел в общую обитель уже давно, восемнадцатилетним тонким юношей, и вот скоро двадцать лет, как спасал свою душу. Но многие помнили, как молодой Главкон (тогда еще он был Главконом) три дня стоял перед монастырскими воротами, не вставая с колен, а за ним толпились разряженные слуги, держа за поводья лошадей и верблюдов, навьюченных тканями и золотыми сосудами, как рисуют на „Поклонении волхвов“. Братья подходили к решетке и смотрели, как, разметав в пыли сизые кудри с павлиньими перьями, лежал Главкон, не поднимая головы, и слуги молчали, только кони ржали тонко, да жевали верблюды. Так они
