Игуменъ поморщился, думая, что старый странникъ будетъ говорить ему о какихъ-нибудь видѣніяхъ, снахъ, предзнаменованіяхъ.
— Ну что же, пусть приходитъ завтра послѣ обѣдни.
Служка замялся.
— Такъ что онъ не можетъ прійти, о. игуменъ.
— Какъ такъ не можетъ?
— Дюже боленъ, пластомъ лежитъ. Какъ пришелъ третьяго дня, легъ — такъ и не встаетъ. Придется вамъ самимъ побезпокоиться, зайти къ о. Иринарху — тамъ лежитъ.
— Можетъ, его исповѣдать нужно, такъ неужели изъ братіи никого не нашлось?
— Онъ именно вамъ, о. игуменъ, хочетъ сообщить нѣчто.
— Странно. Ну хорошо, я зайду.
— Только вы, о. игуменъ, не мѣшкайте, — того гляди, старичекъ-то помретъ.
— Чего же ты не сказалъ мнѣ съ самаго начала? Дай трость.
Старикъ совсѣмъ не былъ похожъ на умирающаго. Хотя онъ, дѣйствительно, лежа на узкой кровати, даже сложилъ руки на груди, словно приготовясь къ отходу, но лицо его было достаточно оживленно, и глаза горѣли почти весело. Говорилъ не совсѣмъ, какъ деревенскій старикъ, а какъ человѣкъ, видавшій виды и бывавшій въ различныхъ компаніяхъ, что и не мудрено, разъ онъ былъ профессіональнымъ странникомъ. Съ виду ему казалось лѣтъ шестьдесятъ, не больше.
— Не можется, братецъ?
— Охъ, отецъ игуменъ, ваше преподобіе, не знаю ужъ, дотяну ли до праздника!..
— Богъ милостивъ!
Игумен поморщился, думая, что старый странник будет говорить ему о каких-нибудь видениях, снах, предзнаменованиях.
— Ну что же, пусть приходит завтра после обедни.
Служка замялся.
— Так что он не может прийти, о. игумен.
— Как так не может?
— Дюже болен, пластом лежит. Как пришел третьего дня, лег — так и не встает. Придется вам самим побеспокоиться, зайти к о. Иринарху — там лежит.
— Может, его исповедать нужно, так неужели из братии никого не нашлось?
— Он именно вам, о. игумен, хочет сообщить нечто.
— Странно. Ну хорошо, я зайду.
— Только вы, о. игумен, не мешкайте, — того гляди, старичок-то помрет.
— Чего же ты не сказал мне с самого начала? Дай трость.
Старик совсем не был похож на умирающего. Хотя он, действительно, лежа на узкой кровати, даже сложил руки на груди, словно приготовясь к отходу, но лицо его было достаточно оживленно, и глаза горели почти весело. Говорил не совсем, как деревенский старик, а как человек, видавший виды и бывавший в различных компаниях, что и немудрено, раз он был профессиональным странником. С виду ему казалось лет шестьдесят, не больше.
— Не можется, братец?
— Ох, отец игумен, ваше преподобие, не знаю уж, дотяну ли до праздника!..
— Бог милостив!
