бостью, — онъ производилъ впечатлѣніе строгаго строителя, одинокаго и нѣсколько гордаго, далекаго отъ умильнаго растворенія простоты и блаженности весеннихъ русскихъ старцевъ, что сидятъ подъ яблонями въ пчельникѣ и простыми, простыми словами, которыя неизвѣстно откуда идутъ, — отъ старцева сердца, отъ яблоннаго духа, отъ неба родного, отъ жужжанія пчелъ, „Божьихъ работницъ“, — прямымъ лучомъ растопляютъ простыя, уныніемъ опустошенныя, озлобленныя, умиленныя, слезныя сердца, — идутъ въ самый завѣтный покойчикъ, который, хоть неприбранный, загаженный, но у всякаго есть.
О. Гервасій былъ одинокъ, но, повидимому, не тяготился этимъ, всю энергію своего характера направивъ на устройство какъ своей души, такъ и ввѣренной ему обители.
Монастырь сравнительно былъ не старый, основанный при императорѣ Николаѣ Павловичѣ для распространенія православія среди населенія, преданнаго расколу. Миссіонерская дѣятельность не особенно процвѣла, и самъ монастырь поприпалъ до такой степени, что къ семидесятымъ годамъ былъ даже возбужденъ вопросъ, не преобразовать ли Нагорно-Успенскую обитель въ женскую, или же совсѣмъ упразднить. Но тутъ мѣстный купецъ Масловъ оставилъ почему-то именно этому монастырю весь свой капиталъ, такъ что въ смыслѣ матерьяльномъ существованіе монастыря было обезпечено. Почему Масловъ завѣщалъ всѣ свои деньги именно Нагорно-Успенскому монастырю, было неизвѣстно, такъ какъ самъ жертвователь, хотя и былъ родомъ съ Урала, какъ разъ изъ этихъ мѣстъ, умеръ въ Москвѣ, не бывавши въ родномъ селѣ лѣтъ пятьдесятъ. Тѣло его привезли изъ Москвы, по желанію завѣщателя, въ Нагорную обитель и похоронили около
бостью, — он производил впечатление строгого строителя, одинокого и несколько гордого, далекого от умильного растворения простоты и блаженности весенних русских старцев, что сидят под яблонями в пчельнике и простыми, простыми словами, которые неизвестно откуда идут, — от старцева сердца, от яблонного духа, от неба родного, от жужжания пчел, „Божьих работниц“, — прямым лучом растопляют простые, унынием опустошенные, озлобленные, умиленные, слезные сердца, — идут в самый заветный покойчик, который, хоть неприбранный, загаженный, но у всякого есть.
О. Гервасий был одинок, но, по-видимому, не тяготился этим, всю энергию своего характера направив на устройство как своей души, так и вверенной ему обители.
Монастырь сравнительно был не старый, основанный при императоре Николае Павловиче для распространения православия среди населения, преданного расколу. Миссионерская деятельность не особенно процвела, и сам монастырь поприпал до такой степени, что к семидесятым годам был даже возбужден вопрос, не преобразовать ли Нагорно-Успенскую обитель в женскую, или же совсем упразднить. Но тут местный купец Маслов оставил почему-то именно этому монастырю весь свой капитал, так что в смысле матерьяльном существование монастыря было обеспечено. Почему Маслов завещал все свои деньги именно Нагорно-Успенскому монастырю, было неизвестно, так как сам жертвователь, хотя и был родом с Урала, как раз из этих мест, умер в Москве, не бывавши в родном селе лет пятьдесят. Тело его привезли из Москвы, по желанию завещателя, в Нагорную обитель и похоронили около
