Къ этому застылому раздолью необыкновенно подходило лицо о. Гервасія, когда онъ сидѣлъ на камнѣ, охвативъ руками колѣни, — строгое, смѣлое, темное, съ благороднымъ сквозь черную бороду ртомъ и какими-то „петровскими“, своевольными, теперь слегка притушенными глазами — „вѣщими зѣницами“.
Будь Успенскій монастырь ближе къ губернскому городу, вѣроятно, благочестивыя дамы не замедлили бы создать вокругъ сравнительно молодого игумена романтическую легенду. Десять лѣтъ тому назадъ о. Гервасію не было тридцати лѣтъ, онъ былъ красивъ, изъ благородныхъ, въ міру любилъ и обладалъ энергичнымъ и сдержаннымъ характеромъ. Конечно, сейчасъ же оказалось бы, что онъ былъ лихимъ гусаромъ, графомъ, имѣлъ массу связей, дуэль съ сановнымъ лицомъ, что ему грозила опасность ссылки и т. п. И, навѣрное, не одна изъ губернскихъ львицъ захотѣла бы повторить исторію „Отца Сергія“.
Но Успенскій монастырь находился въ такой глуши, что губернскія дамы туда не забредали, а простыя богомолки не интересовались любовными легендами, такъ что всѣ охотно вѣрили, что небольшой круглый портретъ молодой женщины съ милымъ лицомъ, висѣвшій въ кельѣ о. Гервасія, изображаетъ, дѣйствительно, его будто бы покойную сестру. Да и въ самомъ дѣлѣ, она умерла для его сердца, для его памяти, и онъ молился за нее, почти какъ за сестру.
Игуменъ не былъ слишкомъ популяренъ ни въ своемъ монастырѣ, ни среди прихожанъ и богомольцевъ, можетъ быть, потому, что въ самомъ его характерѣ мало было свойствъ чисто русскаго старца. Сдержанный и энергичный, благочестивый какимъ-то воинствующимъ благочестіемъ, всегда борющійся и съ собою, и съ замѣчаемой вокругъ неправдою или сла-
К этому застылому раздолью необыкновенно подходило лицо о. Гервасия, когда он сидел на камне, охватив руками колени, — строгое, смелое, темное, с благородным сквозь черную бороду ртом и какими-то „петровскими“, своевольными, теперь слегка притушенными глазами — „вещими зеницами“.
Будь Успенский монастырь ближе к губернскому городу, вероятно, благочестивые дамы не замедлили бы создать вокруг сравнительно молодого игумена романтическую легенду. Десять лет тому назад о. Гервасию не было тридцати лет, он был красив, из благородных, в миру любил и обладал энергичным и сдержанным характером. Конечно, сейчас же оказалось бы, что он был лихим гусаром, графом, имел массу связей, дуэль с сановным лицом, что ему грозила опасность ссылки и т. п. И, наверное, не одна из губернских львиц захотела бы повторить историю „Отца Сергия“.
Но Успенский монастырь находился в такой глуши, что губернские дамы туда не забредали, а простые богомолки не интересовались любовными легендами, так что все охотно верили, что небольшой круглый портрет молодой женщины с милым лицом, висевший в келье о. Гервасия, изображает, действительно, его будто бы покойную сестру. Да и в самом деле, она умерла для его сердца, для его памяти, и он молился за нее, почти как за сестру.
Игумен не был слишком популярен ни в своем монастыре, ни среди прихожан и богомольцев, может быть, потому, что в самом его характере мало было свойств чисто русского старца. Сдержанный и энергичный, благочестивый каким-то воинствующим благочестием, всегда борющийся и с собою, и с замечаемой вокруг неправдою или сла-
