— О чемъ же вы задумались?
— Да вотъ скоро уѣду…
— Да, скоро вы уѣдете. Это — ужасно, но хорошо! Кириллъ ничего не отвѣтилъ, почувствовавъ только, что его собесѣдница зашевелилась въ темнотѣ, такъ какъ запахъ духовъ болѣе сильной струей достигъ до него и его руку взяли двѣ небольшія холодныя ладони.
Нѣсколько времени и въ такомъ положеніи посидѣли, не говоря. Наконецъ. Фофочка спросила совсѣмъ тихо:
— Но вы будете писать?
— Т. е. какъ писать?
— Письма.
— Вѣроятно, иначе будутъ безпокоиться. Конечно, важнѣе мнѣ получать извѣстія изъ дому, но и самъ буду посылать домой письма.
— Не только домой, но и мнѣ.
— Не знаю… вѣдь много-то писать у меня времени не будетъ.
Фофочка помолчала, лишь сильнѣе сжимая Кириллову руку. Чувствовалось, что ей трудно удержаться отъ какой-нибудь тирады. И то, что она произнесла, было почти искренне и просто, хотя истерическая нотка и звучала слегка:
— Но, милый, вѣдь мы же любимъ другъ друга, неправда-ли! такъ какъ же безъ переписки? это очень обидно.
— Я не говорю, что я совсѣмъ не буду писать, но не такъ часто, какъ вы бы, можетъ быть, хотѣли и какъ нужно было бы.
— Милый, я буду такъ ждать вѣстей отъ моего героя, отъ моего рыцаря! Мыслями и всегда буду летѣть туда… подъ шрапнель, подъ градъ пуль… Можетъ быть, тебя опредѣлятъ авіаторомъ и вотъ мой возлю-
— О чём же вы задумались?
— Да вот скоро уеду…
— Да, скоро вы уедете. Это — ужасно, но хорошо! Кирилл ничего не ответил, почувствовав только, что его собеседница зашевелилась в темноте, так как запах духов более сильной струей достиг до него и его руку взяли две небольшие холодные ладони.
Несколько времени и в таком положении посидели, не говоря. Наконец. Фофочка спросила совсем тихо:
— Но вы будете писать?
— Т. е. как писать?
— Письма.
— Вероятно, иначе будут беспокоиться. Конечно, важнее мне получать известия из дому, но и сам буду посылать домой письма.
— Не только домой, но и мне.
— Не знаю… ведь много-то писать у меня времени не будет.
Фофочка помолчала, лишь сильнее сжимая Кириллову руку. Чувствовалось, что ей трудно удержаться от какой-нибудь тирады. И то, что она произнесла, было почти искренне и просто, хотя истерическая нотка и звучала слегка:
— Но, милый, ведь мы же любим друг друга, неправда ли! так как же без переписки? это очень обидно.
— Я не говорю, что я совсем не буду писать, но не так часто, как вы бы, может быть, хотели и как нужно было бы.
— Милый, я буду так ждать вестей от моего героя, от моего рыцаря! Мыслями и всегда буду лететь туда… под шрапнель, под град пуль… Может быть, тебя определят авиатором и вот мой возлю-
