— Не правда-ли, интересный обскурантъ? Но не думайте, что это, — характерное явленіе. Теперь ужъ и купечество дѣлается интеллигентнѣй.
Я было пожалѣлъ немного купечество, но, зная Радованову за барыню довольно вздорную, не придалъ ея словамъ особеннаго значенія и успокоился.
На слѣдующій день я долженъ былъ ѣхать дальше, такъ что не видалъ больше Валентины Петровны и для меня осталось нѣизвѣстнымъ ея рѣшеніе насчетъ Васи, съ которымъ она не знала что дѣлать. Возвращаясь изъ поѣздки черезъ тотъ же городъ, я уже не ждалъ случайной встрѣчи съ Радовановой, а прямо прошелъ къ ея дому, почему-то интересуясь именно участью ея сына, а также надѣясь увидѣть еще разъ „обскуранта“, сбивавшаго молодого человѣка идти въ монастырь.
Въ домѣ былъ еще большій безпорядокъ, чѣмъ въ первый мой пріѣздъ, но я приписалъ это тому, что Валентина Петровна, вообще, „не отъ міра сего“ и всегда въ волненіи. Но раскрытые сундуки въ гостиной и мебель, зашитая въ рогожу, показывали, что дѣло обстоитъ серьезнѣе и проще. Сама хозяйка, не дожидаясь моего вопроса, объявила, указывая окрестъ:
— Я эвакуируюсь!
— Господь съ вами, Валентина Петровна! Да, вѣдь, до вашего города хоть три года скачи, ни откуда не доскачешь!..
— Да, да, говорите! А вы послушайте, что говорятъ. Я и знакомыхъ своихъ уговариваю эвакуироваться.
— И что же слушаются?
— Три семейства уже уѣхало.
— Не правда ли, интересный обскурант? Но не думайте, что это, — характерное явление. Теперь уж и купечество делается интеллигентней.
Я было пожалел немного купечество, но, зная Радованову за барыню довольно вздорную, не придал её словам особенного значения и успокоился.
На следующий день я должен был ехать дальше, так что не видал больше Валентины Петровны и для меня осталось неизвестным её решение насчет Васи, с которым она не знала что делать. Возвращаясь из поездки через тот же город, я уже не ждал случайной встречи с Радовановой, а прямо прошел к её дому, почему-то интересуясь именно участью её сына, а также надеясь увидеть еще раз „обскуранта“, сбивавшего молодого человека идти в монастырь.
В доме был еще больший беспорядок, чем в первый мой приезд, но я приписал это тому, что Валентина Петровна, вообще, „не от мира сего“ и всегда в волнении. Но раскрытые сундуки в гостиной и мебель, зашитая в рогожу, показывали, что дело обстоит серьезнее и проще. Сама хозяйка, не дожидаясь моего вопроса, объявила, указывая окрест:
— Я эвакуируюсь!
— Господь с вами, Валентина Петровна! Да, ведь, до вашего города хоть три года скачи, ни откуда не доскачешь!..
— Да, да, говорите! А вы послушайте, что говорят. Я и знакомых своих уговариваю эвакуироваться.
— И что же слушаются?
— Три семейства уже уехало.
