Окна дома, гдѣ жили Суховы, были довольно высоко отъ земли, такъ что для того, чтобы заглянуть въ нихъ, нужно было забраться на каменный фундаментъ, держась рукою за выступъ подоконника.
Аграфена Николаевна почти разсердилась, когда увидѣла, что ея племянница неуклюже полѣзла на обледенѣвшіе кирпичи и, поднявъ носъ, старалась заглянуть въ освѣщенные три окна.
— Да что ты, Люба, съ ума сошла! вотъ нетерпѣнье одолѣло. Войдемъ и увидимъ. Все равно, ничего не видно. Лучше подальше отойти, на другую панель — виднѣе будетъ.
— Я, Груша, вижу! — отъ волненія даже зашепелявила племянница.
Аграфена ничего не возразила, она сама съ другой стороны улицы вглядывалась въ неясную тѣнь, тамъ, въ комнатѣ, склонившуюся надъ столомъ.
— Это Степанъ Андреевичъ, непремѣнно онъ, и борода ихняя! — не унималась Люба.
— Да, это — не Маша! — задумчиво отозвалась Сухова, затѣмъ, улыбнувшись, добавила:
— Обойдемъ съ чернаго крыльца, безъ, звонка. Онъ насъ удивилъ — и мы его удивимъ.
— Онъ насъ удивилъ — и мы его удивимъ! — восторженно повторила Люба, съ увлеченіемъ глядя на Аграфену, какъ на атаманшу.
А на послѣднюю снова нашло озорство.
Не снимая шубки, на цыпочкахъ, пріостанавливаясь на каждой скрипѣвшей половицѣ, она осторожно вошла въ гостиную, сдерживая смѣхъ. Люба слѣдовала за нею.
Быстро подошла Аграфена Николаевна къ сидѣвшему мужу, закрыла ему глаза руками и вдругъ пронзительно закричала.
Окна дома, где жили Суховы, были довольно высоко от земли, так что для того, чтобы заглянуть в них, нужно было забраться на каменный фундамент, держась рукою за выступ подоконника.
Аграфена Николаевна почти рассердилась, когда увидела, что её племянница неуклюже полезла на обледеневшие кирпичи и, подняв нос, старалась заглянуть в освещенные три окна.
— Да что ты, Люба, с ума сошла! вот нетерпенье одолело. Войдем и увидим. Всё равно, ничего не видно. Лучше подальше отойти, на другую панель — виднее будет.
— Я, Груша, вижу! — от волнения даже зашепелявила племянница.
Аграфена ничего не возразила, она сама с другой стороны улицы вглядывалась в неясную тень, там, в комнате, склонившуюся над столом.
— Это Степан Андреевич, непременно он, и борода ихняя! — не унималась Люба.
— Да, это — не Маша! — задумчиво отозвалась Сухова, затем, улыбнувшись, добавила:
— Обойдем с черного крыльца, без, звонка. Он нас удивил — и мы его удивим.
— Он нас удивил — и мы его удивим! — восторженно повторила Люба, с увлечением глядя на Аграфену, как на атаманшу.
А на последнюю снова нашло озорство.
Не снимая шубки, на цыпочках, приостанавливаясь на каждой скрипевшей половице, она осторожно вошла в гостиную, сдерживая смех. Люба следовала за нею.
Быстро подошла Аграфена Николаевна к сидевшему мужу, закрыла ему глаза руками и вдруг пронзительно закричала.
