— И не я тоже! И потомъ, куда ты уѣзжаешь? Очень тамъ нужно такихъ грубіяновъ! Сиди ужъ! Обстригся тоже, какъ чучело!..
Катенька пищала въ передней, возвратясь изъ гостей. Самъ не въ себѣ, Варенковъ кричалъ:
— Народятъ ребятъ еще, которыя пищатъ и капризничаютъ…
— Что же, вы скажете, что вы тутъ не при чемъ!?
Николай Петровичъ легъ въ ужасномъ разстройствѣ, не могъ заснуть, стриженой головѣ было холодно и горькій осадокъ послѣ разговора почти ощутимо чувствовался во рту. Даже выходилъ въ гостиную и неловко крестился на крошечную иконку, повѣшенную недалеко отъ „Острова мертвыхъ“.
На слѣдующее утро онъ всталъ желтый, но успокоенный. Когда онъ поцѣловалъ у жены руку, Варвара Павловна тихо спросила: „прочванился“? но въ этомъ вопросѣ слышалось какое-то извиненіе. Николай Петровичъ еще разъ приложился къ жениной рукѣ и сказалъ:
— Я вотъ что рѣшилъ, Варенька. Я такъ настроился, что ужъ не могу оставаться. Я попрошусь добровольцемъ. Такъ будетъ лучше.
— И не я тоже! И потом, куда ты уезжаешь? Очень там нужно таких грубиянов! Сиди уж! Обстригся тоже, как чучело!..
Катенька пищала в передней, возвратясь из гостей. Сам не в себе, Варенков кричал:
— Народят ребят еще, которые пищат и капризничают…
— Что же, вы скажете, что вы тут не при чём!?
Николай Петрович лег в ужасном расстройстве, не мог заснуть, стриженой голове было холодно и горький осадок после разговора почти ощутимо чувствовался во рту. Даже выходил в гостиную и неловко крестился на крошечную иконку, повешенную недалеко от „Острова мертвых“.
На следующее утро он встал желтый, но успокоенный. Когда он поцеловал у жены руку, Варвара Павловна тихо спросила: „прочванился“? но в этом вопросе слышалось какое-то извинение. Николай Петрович еще раз приложился к жениной руке и сказал:
— Я вот что решил, Варенька. Я так настроился, что уж не могу оставаться. Я попрошусь добровольцем. Так будет лучше.
