Вилейчикъ повалился вмѣстѣ съ нимъ, но потомъ подползъ къ командиру и сталъ его просить, чтобы тотъ пожаловалъ къ нему, Вилейчику, на домъ, что тамъ молъ скрылись всѣ знатнѣйшія русскія дамы и господа офицеры могутъ повеселится, у Вилейчика былъ домъ ну, понимаете, веселый домъ. Туда-то онъ и приглашалъ нѣмцевъ, думая выдать своихъ жилицъ за русскихъ чиновницъ. Нѣмцы, молъ, не разберутъ. Не знаю, пошли ли они туда, но всѣ ушли. На меня уже давно перестали обращать вниманіе. Папа лежалъ маленькій въ своей шубѣ. Господи! какъ все неожиданно произошло. Я наскоро похоронила его, забрала, какія были, деньги и пріѣхала къ вамъ. Вотъ и все.
Ѳома Ильичъ вдругъ воскликнулъ въ необычайномъ волненіи, причемъ голосъ его сталъ визгливымъ, какимъ, вѣроятно, былъ голосъ его брата, когда тотъ выкрикивалъ свои послѣднія слова.
„Геройскою смертью палъ Яковъ Ильичъ! геройскою, геройскою. Пусть думаютъ, что безполезно, но храбро сказалъ, что слѣдовало, значитъ не безполезно“.
Куля уныло посмотрѣла на дядю и произнесла:
„Старъ былъ, 70 лѣтъ, а задорный. Я не предполагала“.
— Молодецъ, упокой Господи его душу, молодецъ! — повторялъ Душкинъ, бѣгая по комнатѣ.
Его разсѣянность и внутреннее оживленіе все усиливались, такъ что, гримируясь, онъ такъ волновался, будто ему предстояло играть главную роль. Онъ весь дрожалъ, стоя у кулисы и ожидая своего выхода, какъ бомба вылетѣлъ на сцену и остановился. Теперь ему нужно падать на колѣни, а онъ все стоялъ. Суфлеръ шепчетъ: „заклинаю васъ, г. лейтенантъ“, — какъ вдругъ визгливымъ, почти бабьимъ голосомъ Мамаевъ кричитъ:
Вилейчик повалился вместе с ним, но потом подполз к командиру и стал его просить, чтобы тот пожаловал к нему, Вилейчику, на дом, что там мол скрылись все знатнейшие русские дамы и господа офицеры могут повеселится, у Вилейчика был дом ну, понимаете, веселый дом. Туда-то он и приглашал немцев, думая выдать своих жилиц за русских чиновниц. Немцы, мол, не разберут. Не знаю, пошли ли они туда, но все ушли. На меня уже давно перестали обращать внимание. Папа лежал маленький в своей шубе. Господи! как всё неожиданно произошло. Я наскоро похоронила его, забрала, какие были, деньги и приехала к вам. Вот и всё.
Фома Ильич вдруг воскликнул в необычайном волнении, причем голос его стал визгливым, каким, вероятно, был голос его брата, когда тот выкрикивал свои последние слова.
„Геройскою смертью пал Яков Ильич! геройскою, геройскою. Пусть думают, что бесполезно, но храбро сказал, что следовало, значит не бесполезно“.
Куля уныло посмотрела на дядю и произнесла:
„Стар был, 70 лет, а задорный. Я не предполагала“.
— Молодец, упокой Господи его душу, молодец! — повторял Душкин, бегая по комнате.
Его рассеянность и внутреннее оживление всё усиливались, так что, гримируясь, он так волновался, будто ему предстояло играть главную роль. Он весь дрожал, стоя у кулисы и ожидая своего выхода, как бомба вылетел на сцену и остановился. Теперь ему нужно падать на колени, а он всё стоял. Суфлер шепчет: „заклинаю вас, г. лейтенант“, — как вдруг визгливым, почти бабьим голосом Мамаев кричит:
