Страница:Кузмин - Антракт в овраге.djvu/184

Эта страница была вычитана


— 178 —

сѣли за чай. Кулѣ было лѣтъ 26, очень смуглая и коренастая, она почему то казалась рябой и походила нѣсколько на трамбовку, но узкіе темные глаза сверкали смышленно и бойко. Мамаевъ торопился на репетицію и только передъ самымъ отходомъ спросилъ у племянницы:

— „Яковъ то здоровъ?“.

— Папа умеръ. — отвѣтила уныло дѣвица.

— „Какъ умеръ, не можетъ быть!“.

— Нѣмцы убили.

— „Развѣ онъ былъ запасной?

— Что вы дядя! Ему было около 70 лѣтъ.

У насъ въ городѣ убили. Да вы идите, я вамъ потомъ все разскажу. Ну, ну, идите, повторила она, видя, что Душкинъ даже сѣлъ на диванъ отъ разстройства. Все равно, папы не вернуть!“.

— Какіе негодяи! семидесятилѣтняго старика не пожалѣли.

Ѳома досталъ изъ папиросной коробки рубль и двугривенный и суя ихъ въ Кулину руку, лепеталъ: пойди, Куля, къ вечернѣ, отслужи панихиду, а я тотчасъ вернусь.

„Отслужу“ угрюмо отвѣтила дѣвушка, пряча деньги.

— Господи, Господи, до какихъ временъ дожили!“ шепталъ Мамаевъ, путаясь въ вязанный шарфъ, когда-то бывшій сиреневымъ. Не могъ дождаться конца репетиціи, все спрашивалъ, который часъ.

Вечеромъ Куля ему разсказала все. Странно говорила она, такъ монотонно и безъ волненія, будто не про себя, а книжку читала.

„Отецъ ночевалъ на хуторѣ, когда пришли нѣмцы. Сраженія не было, они просто заняли нашъ городъ, насъ предупреждали, такъ что я не знаю, почему мы


Тот же текст в современной орфографии

сели за чай. Куле было лет 26, очень смуглая и коренастая, она почему то казалась рябой и походила несколько на трамбовку, но узкие темные глаза сверкали смышленно и бойко. Мамаев торопился на репетицию и только перед самым отходом спросил у племянницы:

— „Яков то здоров?“

— Папа умер. — ответила уныло девица.

— „Как умер, не может быть!“

— Немцы убили.

— „Разве он был запасной?

— Что вы дядя! Ему было около 70 лет.

У нас в городе убили. Да вы идите, я вам потом всё расскажу. Ну, ну, идите, повторила она, видя, что Душкин даже сел на диван от расстройства. Всё равно, папы не вернуть!“.

— Какие негодяи! семидесятилетнего старика не пожалели.

Фома достал из папиросной коробки рубль и двугривенный и суя их в Кулину руку, лепетал: пойди, Куля, к вечерне, отслужи панихиду, а я тотчас вернусь.

„Отслужу“ — угрюмо ответила девушка, пряча деньги.

— Господи, Господи, до каких времен дожили!“ шептал Мамаев, путаясь в вязанный шарф, когда-то бывший сиреневым. Не мог дождаться конца репетиции, всё спрашивал, который час.

Вечером Куля ему рассказала всё. Странно говорила она, так монотонно и без волнения, будто не про себя, а книжку читала.

„Отец ночевал на хуторе, когда пришли немцы. Сражения не было, они просто заняли наш город, нас предупреждали, так что я не знаю, почему мы