хотѣлъ видѣть въ немъ величественность и рѣшимость — и еще разъ поцѣловалъ руку кузинѣ.
— Кажется, я вздремнулъ? что значитъ года! — вдругъ заговорилъ очень оживленно изъ своего угла дядя Коля.
— При чемъ тутъ года? я сама чуть не заснула. Викторъ Николаевичъ не очень занимательный кавалеръ. Будемъ надѣяться, что онъ оживится въ ресторанѣ.
— А мнѣ казалось, что вы что-то говорили, но мнѣ казалось также (простите за оскорбительное предположеніе), что это было что-то отвлеченное, поэтическое, чуть ли даже не стихи!..
— Нѣтъ. Стихами мы не занимались! — сухо отвѣтила Варвара Павловна, и снова ея профиль застылъ на стеклѣ.
Что-то не нравилось, чего-то не хватало въ рѣчахъ Барберины, по мнѣнію Карпинскаго. Не то, чтобы онъ былъ не согласенъ съ ея мечтами, онѣ, пожалуй, даже совпадали съ его собственными, но дѣвушка не все до конца договаривала, не исчерпывала плановъ, брала ихъ, можетъ быть, слишкомъ внѣшне и, вмѣстѣ съ тѣмъ, слишкомъ откровенно. Викторъ склоненъ былъ объяснять тотъ же восторгъ славы и счастья, о которыхъ говорила Свѣчина, какъ-то болѣе идеалистически, болѣе возвышенно. Но Варвара Павловна была такъ прекрасна, такъ искренне, съ такимъ жаромъ желала ему успѣха, такъ любовно и преданно присоединяла свое имя къ этому успѣху, что Карпинскій сейчасъ же сталъ упрекать себя въ неблагодарности и въ недостаточномъ пониманіи этой чудной дѣвушки.
Онъ даже не замѣтилъ, какъ они вошли въ ресторанъ, сѣли противъ сцены, гдѣ англичанка въ дѣтскомъ костюмѣ съ короткими чулками и голыми колѣн-
хотел видеть в нём величественность и решимость — и еще раз поцеловал руку кузине.
— Кажется, я вздремнул? что значит года! — вдруг заговорил очень оживленно из своего угла дядя Коля.
— Причём тут года? я сама чуть не заснула. Виктор Николаевич не очень занимательный кавалер. Будем надеяться, что он оживится в ресторане.
— А мне казалось, что вы что-то говорили, но мне казалось также (простите за оскорбительное предположение), что это было что-то отвлеченное, поэтическое, чуть ли даже не стихи!..
— Нет. Стихами мы не занимались! — сухо ответила Варвара Павловна, и снова её профиль застыл на стекле.
Что-то не нравилось, чего-то не хватало в речах Барберины, по мнению Карпинского. Не то, чтобы он был не согласен с её мечтами, они, пожалуй, даже совпадали с его собственными, но девушка не всё до конца договаривала, не исчерпывала планов, брала их, может быть, слишком внешне и, вместе с тем, слишком откровенно. Виктор склонен был объяснять тот же восторг славы и счастья, о которых говорила Свечина, как-то более идеалистически, более возвышенно. Но Варвара Павловна была так прекрасна, так искренне, с таким жаром желала ему успеха, так любовно и преданно присоединяла свое имя к этому успеху, что Карпинский сейчас же стал упрекать себя в неблагодарности и в недостаточном понимании этой чудной девушки.
Он даже не заметил, как они вошли в ресторан, сели против сцены, где англичанка в детском костюме с короткими чулками и голыми колен-
