справлять вашъ праздникъ. Можно будетъ взять съ собою и дядю Колю, чтобы больше было похоже на сегодняшнее…
— Да, но я не пишу пьесъ, я пишу романы…
— Будете писать и пьесы! — упрямо возразила Барберина. Потомъ, будто ей самой сдѣлалось неловко отъ горячности своей реплики, она заговорила быстро, словно доказывая что-то самой себѣ:
— Для непосредственнаго ощущенія славы, для того, чтобы ее вполнѣ чувствовать, разумѣется, необходимы какія-то публичныя выступленія: чтенія, рефераты, я не знаю, что… Чтобы васъ видѣли, знали въ лицо, слышали вашъ голосъ. Тогда приходитъ извѣстность, настоящая извѣстность, а за нею и слава, и деньги!..
Карпинскій молча поцѣловалъ руку у Варвары Павловны. Та ничѣмъ не выразила неудовольствія, можетъ быть, боясь привлечь вниманіе дремавшаго Николая Денисовича, можетъ быть, увлеченная собственными мыслями.
— Сколько писемъ, сколько визитовъ съ просьбой указать, какъ жить, какъ поступить въ данномъ житейскомъ случаѣ! Всѣ слушаютъ васъ, ждутъ вашего слова, передаютъ ваше имя на ухо сосѣду, при вашемъ появленіи… Какое счастье, какое потрясающее, головокружительное счастье!
— И всѣ будутъ знать, — въ тонъ Барберинѣ, словно продолжая ея рѣчь, докончилъ Карпинскій, — что всѣмъ этимъ богатствомъ, этимъ счастьемъ я обязанъ вамъ, дорогая!
— Да! — отвѣтила твердо Варвара Павловна, нисколько не смущаясь такимъ оборотомъ разговора. На запотѣломъ стеклѣ ея профиль вырисовывался отчетливою, почти грубцю тѣнью, но Викторъ Николаевичъ
справлять ваш праздник. Можно будет взять с собою и дядю Колю, чтобы больше было похоже на сегодняшнее…
— Да, но я не пишу пьес, я пишу романы…
— Будете писать и пьесы! — упрямо возразила Барберина. Потом, будто ей самой сделалось неловко от горячности своей реплики, она заговорила быстро, словно доказывая что-то самой себе:
— Для непосредственного ощущения славы, для того, чтобы ее вполне чувствовать, разумеется, необходимы какие-то публичные выступления: чтения, рефераты, я не знаю, что… Чтобы вас видели, знали в лицо, слышали ваш голос. Тогда приходит известность, настоящая известность, а за нею и слава, и деньги!..
Карпинский молча поцеловал руку у Варвары Павловны. Та ничем не выразила неудовольствия, может быть, боясь привлечь внимание дремавшего Николая Денисовича, может быть, увлеченная собственными мыслями.
— Сколько писем, сколько визитов с просьбой указать, как жить, как поступить в данном житейском случае! Все слушают вас, ждут вашего слова, передают ваше имя на ухо соседу, при вашем появлении… Какое счастье, какое потрясающее, головокружительное счастье!
— И все будут знать, — в тон Барберине, словно продолжая её речь, докончил Карпинский, — что всем этим богатством, этим счастьем я обязан вам, дорогая!
— Да! — ответила твердо Варвара Павловна, нисколько не смущаясь таким оборотом разговора. На запотелом стекле её профиль вырисовывался отчетливою, почти грубцю тенью, но Виктор Николаевич
