Карпинскому не нужно было повторять этого приглашенія. Нечего говорить, что онъ влюбился въ Варвару Павловну съ перваго визита, почти еще до того, какъ увидѣлъ ее. Какъ я уже сказывалъ, дочь сенатора Свѣчина обладала правильными, нѣсколько неподвижными чертами лица, прекрасными темными глазами, высокимъ ростомъ и черными, густыми волосами. Можетъ быть, при ея рожденіи судьба вспомнила, что въ родѣ Свѣчиныхъ были итальянцы. Сама Варвара Павловна любила объ этомъ вспоминать и потому, вѣроятно, ей нравилось, что Карпинскій называетъ ее Барбериной, что безъ этого итальянофильства могло бы легко показаться совершенно несносною претенціозностью.
Можетъ быть, въ силу того же итальянскаго происхожденія Варвара Павловна, будучи сенаторской дочкой и дѣвушкой отлично образованной, любила иногда разсуждать, чувствовать и поступать свободно, конечно, насколько это было терпимо и допустимо въ ея кругу. Эта ея свобода, принимаемая Викторомъ Николаевичемъ за артистичность, ея вниманіе къ его таланту (она всегда говорила „геній“), вообще любовь къ искусству, неплохое, нѣсколько дамское исполненіе музыкальныхъ вещей, которыя завтра должны сдѣлаться модными, всемірноизвѣстными, — все до такой степени плѣняло Карпинскаго, что было вполнѣ естественно для него именно ее, эту принчипессу, королевишну Барберину счесть за свою музу.
— Викторъ Карпинскій! — говорила она медленно, словно прислушиваясь къ звукамъ собственнаго голоса.
— Викторъ Карпинскій! это звучитъ европейски!
Только какое-то обожаніе удерживало молодого человѣка въ эту минуту, чтобы не броситься къ ея маленькимъ ногамъ и благодарно ихъ цѣловать.
Карпинскому не нужно было повторять этого приглашения. Нечего говорить, что он влюбился в Варвару Павловну с первого визита, почти еще до того, как увидел ее. Как я уже сказывал, дочь сенатора Свечина обладала правильными, несколько неподвижными чертами лица, прекрасными темными глазами, высоким ростом и черными, густыми волосами. Может быть, при её рождении судьба вспомнила, что в роде Свечиных были итальянцы. Сама Варвара Павловна любила об этом вспоминать и потому, вероятно, ей нравилось, что Карпинский называет ее Барбериной, что без этого итальянофильства могло бы легко показаться совершенно несносною претенциозностью.
Может быть, в силу того же итальянского происхождения Варвара Павловна, будучи сенаторской дочкой и девушкой отлично образованной, любила иногда рассуждать, чувствовать и поступать свободно, конечно, насколько это было терпимо и допустимо в её кругу. Эта её свобода, принимаемая Виктором Николаевичем за артистичность, её внимание к его таланту (она всегда говорила „гений“), вообще любовь к искусству, неплохое, несколько дамское исполнение музыкальных вещей, которые завтра должны сделаться модными, всемирноизвестными, — всё до такой степени пленяло Карпинского, что было вполне естественно для него именно ее, эту принчипессу, королевишну Барберину счесть за свою музу.
— Виктор Карпинский! — говорила она медленно, словно прислушиваясь к звукам собственного голоса.
— Виктор Карпинский! это звучит европейски!
Только какое-то обожание удерживало молодого человека в эту минуту, чтобы не броситься к её маленьким ногам и благодарно их целовать.
