Викторъ Карпинскій любилъ сидѣть у топящейся печки, потушивъ наполовину или совершенно огонь. Хотя онъ былъ поэтъ и мечтатель, онъ дѣлалъ это не для того, чтобы вызвать какое-нибудь настроеніе, а потому, что въ полумракѣ, при неровномъ дрожаніи красноватой полосы отъ полѣньевъ, онъ могъ воображать свою комнату совсѣмъ другою. Мебель, еле видная по стѣнамъ, казалась ему изъ карельской березы (или, можетъ быть, розоваго дерева съ бронзой!), на стѣнахъ расцвѣтали краски любимыхъ художниковъ, старыхъ и новыхъ, высились до потолка переплеты избранныхъ книгъ, тихо шли англійскіе часы въ футлярѣ, ловкій лакей въ сосѣдней комнатѣ мелодично разставлялъ серебро и хрусталь для обѣда; нужно отвѣтить на десять писемъ, отказаться отъ пяти приглашеній, проучить невѣжливаго редактора, сказать, чтобы за слѣдующей главой новаго романа прислали только послѣзавтра, поѣхать на четверть часа въ скучнѣйшее собраніе, покинуть его послѣ двухъ-трехъ удивительныхъ замѣчаній, произнесенныхъ лѣнивымъ тономъ, — и спѣшить, мчаться, летѣть на концертъ, гдѣ уже ждетъ его Барберина! Тамъ кстати онъ переговоритъ объ условіяхъ съ переводчикомъ, который вотъ уже три недѣли ищетъ съ нимъ встрѣчи.
Виктор Карпинский любил сидеть у топящейся печки, потушив наполовину или совершенно огонь. Хотя он был поэт и мечтатель, он делал это не для того, чтобы вызвать какое-нибудь настроение, а потому, что в полумраке, при неровном дрожании красноватой полосы от поленьев, он мог воображать свою комнату совсем другою. Мебель, еле видная по стенам, казалась ему из карельской березы (или, может быть, розового дерева с бронзой!), на стенах расцветали краски любимых художников, старых и новых, высились до потолка переплеты избранных книг, тихо шли английские часы в футляре, ловкий лакей в соседней комнате мелодично расставлял серебро и хрусталь для обеда; нужно ответить на десять писем, отказаться от пяти приглашений, проучить невежливого редактора, сказать, чтобы за следующей главой нового романа прислали только послезавтра, поехать на четверть часа в скучнейшее собрание, покинуть его после двух-трех удивительных замечаний, произнесенных ленивым тоном, — и спешить, мчаться, лететь на концерт, где уже ждет его Барберина! Там кстати он переговорит об условиях с переводчиком, который вот уже три недели ищет с ним встречи.
