— Да… до свиданья… я такъ люблю васъ!
Я взяла его за руку и сказала ласково:
— Бросьте эту мысль! Это — безуміе!..
— Можетъ быть, вы и правы. До свиданья. Я постараюсь послѣдовать вашему совѣту.
И ушелъ. Я была взбѣшена. Хоть бы (ну, не бросайся на колѣни, не обнимай), хоть бы руку поцѣловалъ или заплакалъ! Ничего! И смѣетъ еще что-то мямлить о любви! Никогда я такъ не сердилась!
Не утерпѣла и все разсказала по телефону Викентію Петровичу. Онъ говоритъ: „Смотрите, не пройдите мимо настоящей любви!“ Благодарю покорно! Еще бы меня глухонѣмой паралитикъ полюбилъ… Но Викентій Петровичъ серьезенъ и слишкомъ поэтъ, притомъ онъ не видѣлъ Жевердѣева.
Съ досады поѣхала на острова и разстроилась еще больше. Грязь, никуда не пускаютъ, вездѣ рогатки!.. Ахъ, укатить бы въ Римъ!
На обратномъ пути мое вниманіе привлекла какая-то фигура у рѣшетки одной изъ дачъ. Она стояла неподвижно, заложивъ руки за спину, словно что-то внимательно разглядывая. Я велѣла ѣхать тише, почти совсѣмъ остановилась, какъ вдругъ узнала въ этомъ странномъ наблюдателѣ Анатолія Алексѣевича. Онъ все продолжалъ стоять. Меня это такъ заинтересовало („не сошелъ ли онъ съ ума?“ мелькнуло не безъ пріятности у меня въ головѣ), что я рискнула даже окликнуть. Онъ обернулся, взглядъ разсѣянъ, на губахъ улыбка, меня будто не узнаетъ.
— Чѣмъ это вы такъ увлеклись, Анатолій Алексѣевичъ?
— Да… до свиданья… я так люблю вас!
Я взяла его за руку и сказала ласково:
— Бросьте эту мысль! Это — безумие!..
— Может быть, вы и правы. До свиданья. Я постараюсь последовать вашему совету.
И ушел. Я была взбешена. Хоть бы (ну, не бросайся на колени, не обнимай), хоть бы руку поцеловал или заплакал! Ничего! И смеет еще что-то мямлить о любви! Никогда я так не сердилась!
Не утерпела и всё рассказала по телефону Викентию Петровичу. Он говорит: „Смотрите, не пройдите мимо настоящей любви!“ Благодарю покорно! Еще бы меня глухонемой паралитик полюбил… Но Викентий Петрович серьезен и слишком поэт, притом он не видел Жевердеева.
С досады поехала на острова и расстроилась еще больше. Грязь, никуда не пускают, везде рогатки!.. Ах, укатить бы в Рим!
На обратном пути мое внимание привлекла какая-то фигура у решетки одной из дач. Она стояла неподвижно, заложив руки за спину, словно что-то внимательно разглядывая. Я велела ехать тише, почти совсем остановилась, как вдруг узнала в этом странном наблюдателе Анатолия Алексеевича. Он всё продолжал стоять. Меня это так заинтересовало („не сошел ли он с ума?“ мелькнуло не без приятности у меня в голове), что я рискнула даже окликнуть. Он обернулся, взгляд рассеян, на губах улыбка, меня будто не узнает.
— Чем это вы так увлеклись, Анатолий Алексеевич?
