разныя смѣшныя названія: „титулярный совѣтникъ“, „коллежскій регистраторъ“, это могло быть еще забавно, но теперь всѣ эти чины существуютъ только на бумагѣ, такъ что повтореніе романса: „Онъ былъ титулярный совѣтникъ, она — генеральская дочь“, было бы лишено почти всякой поэзіи.
Однако, я такъ много пишу о Жевердѣевѣ, будто это для меня имѣетъ большое значеніе. Но это объясняется очень просто: сегодня не случилось ничего, что стоило бы записывать. Мнѣ не хотѣлось ни выходить, ни пѣть, ни принимать кого-нибудь. Анатолій проникъ какъ-то воровскимъ манеромъ, я не дала еще достаточно яснаго распоряженія служанкѣ. Не хотѣлось ничѣмъ заниматься. Стала приводить въ порядокъ свой книжный шкафъ. Попалась „Франческа“ д’Аннунціо. Я зачиталась ею среди разбросанныхъ книгъ, стоя, почти забывъ объ обѣдѣ. Оказывается, я еще помню итальянскій. Воспоминанія о Раминѣ, Равеннѣ, Флоренціи такъ набѣжали на меня, что закружилась голова. Все-таки, это — какая-то общая, сладкая родина всего прекраснаго. И какъ, какъ въ этой книгѣ говорится о любви!! Послѣ этого жизнь дѣлается вдвое милѣе.
Написала записочку Викентію Петровичу.
Ложась спать, вспомнила о Жевердѣевѣ и вслухъ разсмѣялась. Полюбить его — все равно, что спрашивать мнѣнія о французской музыкѣ у моей горничной.
Сегодня отвела, какъ говорится, душу. Мнѣ было жалко, что Викентій Петровичъ не влюбленъ въ меня, хотя бы слегка. Это было бы восхитительно. Конечно, онъ не очень молодъ и нельзя сказать, чтобы былъ очень красивъ, особенно когда наклоняетъ голову (у
разные смешные названия: „титулярный советник“, „коллежский регистратор“, это могло быть еще забавно, но теперь все эти чины существуют только на бумаге, так что повторение романса: „Он был титулярный советник, она — генеральская дочь“, было бы лишено почти всякой поэзии.
Однако, я так много пишу о Жевердееве, будто это для меня имеет большое значение. Но это объясняется очень просто: сегодня не случилось ничего, что стоило бы записывать. Мне не хотелось ни выходить, ни петь, ни принимать кого-нибудь. Анатолий проник как-то воровским манером, я не дала еще достаточно ясного распоряжения служанке. Не хотелось ничем заниматься. Стала приводить в порядок свой книжный шкаф. Попалась „Франческа“ д’Аннунцио. Я зачиталась ею среди разбросанных книг, стоя, почти забыв об обеде. Оказывается, я еще помню итальянский. Воспоминания о Рамине, Равенне, Флоренции так набежали на меня, что закружилась голова. Всё-таки, это — какая-то общая, сладкая родина всего прекрасного. И как, как в этой книге говорится о любви!! После этого жизнь делается вдвое милее.
Написала записочку Викентию Петровичу.
Ложась спать, вспомнила о Жевердееве и вслух рассмеялась. Полюбить его — всё равно, что спрашивать мнения о французской музыке у моей горничной.
Сегодня отвела, как говорится, душу. Мне было жалко, что Викентий Петрович не влюблен в меня, хотя бы слегка. Это было бы восхитительно. Конечно, он не очень молод и нельзя сказать, чтобы был очень красив, особенно когда наклоняет голову (у
