— … и желтоватыя, прозрачныя руки, — я понялъ, что это пришло мое счастье или моя гибель, пришло, какъ молнія, какъ пожаръ, какъ вихрь. Мнѣ стало стыдно своей молодости, неопытности, будто я не жилъ, еще не родился. И вмѣстѣ съ тѣмъ, такая гордость, такая радость, что я такъ долго буду молодъ, силенъ, живъ, чтобы все это отдать вамъ, вамъ!.. Я понялъ, что я давно уже мечталъ о такой женщинѣ, о такомъ чудѣ, какъ вы, хотя бы и лишенной вашего генія. Мнѣ казалось сладкимъ отдать себя этой прелести, усталой, увядающей, вечерней. Если бы Шекспиръ видѣлъ такую Джульетту, онъ написалъ бы…
— „Даму съ камеліями“? — вдругъ рѣзко прервала его Филумена, продолжая лежать неподвижно.
Д’Орсо замолкъ.
— Вы разсердились? Я говорю, можетъ быть, не умно, не понятно, но искренне. Я могу любить только васъ и другой Джульетты не хочу себѣ представлять!
Актриса отстранила его руки, встала и вышла въ сосѣднюю комнату, ничего не говоря.
Карло остался сидѣть все такъ же на кончикѣ дивана, будто передъ нимъ продолжала лежать та, которую онъ такъ любитъ.
— А такъ я вамъ нравлюсь? — вдругъ раздалось за нимъ.
Филумена стояла на порогѣ. На ней было то же платье, она только перемѣнила прическу, собравъ волосы подъ легкую діадему и, повидимому, наложивъ гримъ, отъ котораго еще болѣе выступила чувственная усталость, такъ плѣнившая Карло, и еще болѣе свѣтились темные, теперь мрачные глаза, словно она изнемогала въ тяжелой борьбѣ.
— Божественно, несказанно! — прошепталъ молодой человѣкъ.
— … и желтоватые, прозрачные руки, — я понял, что это пришло мое счастье или моя гибель, пришло, как молния, как пожар, как вихрь. Мне стало стыдно своей молодости, неопытности, будто я не жил, еще не родился. И вместе с тем, такая гордость, такая радость, что я так долго буду молод, силен, жив, чтобы всё это отдать вам, вам!.. Я понял, что я давно уже мечтал о такой женщине, о таком чуде, как вы, хотя бы и лишенной вашего гения. Мне казалось сладким отдать себя этой прелести, усталой, увядающей, вечерней. Если бы Шекспир видел такую Джульетту, он написал бы…
— „Даму с камелиями“? — вдруг резко прервала его Филумена, продолжая лежать неподвижно.
Д’Орсо замолк.
— Вы рассердились? Я говорю, может быть, не умно, не понятно, но искренне. Я могу любить только вас и другой Джульетты не хочу себе представлять!
Актриса отстранила его руки, встала и вышла в соседнюю комнату, ничего не говоря.
Карло остался сидеть всё так же на кончике дивана, будто перед ним продолжала лежать та, которую он так любит.
— А так я вам нравлюсь? — вдруг раздалось за ним.
Филумена стояла на пороге. На ней было то же платье, она только переменила прическу, собрав волосы под легкую диадему и, по-видимому, наложив грим, от которого еще более выступила чувственная усталость, так пленившая Карло, и еще более светились темные, теперь мрачные глаза, словно она изнемогала в тяжелой борьбе.
— Божественно, несказанно! — прошептал молодой человек.
