— Да, вы правы! — вздыхаетъ гостья со своего дивана.
Помолчавъ, бабушка продолжаетъ:
— Я не виню Анюту, она сама бьется, какъ рыба объ ледъ, притомъ такъ не экономна. А Михаилъ Николаевичъ хоть бы пальцемъ двинулъ! Конечно, человѣку благородному трудно пороги обивать, я ничего не говорю, но вѣдь онъ не баронъ же какой-нибудь простой поповичъ, и дѣлалъ бы это для себя и для своей семьи. Не хочешь работать, хочешь барина изображать, — тогда не женись, не плоди дѣтей! И вѣдь мало ли что приходится дѣлать, къ чему никакой склонности не имѣешь. Вотъ я тоже не расчитывала въ бѣдныя родственницы, въ приживалки попасть!
— Ангелъ мой! Ну какая же вы приживалка!? Какъ вамъ могутъ въ голову приходить такія мысли!?
— Вы мнѣ не говорите! Я сама лучше знаю, и даже прислуга такъ на меня смотритъ, и дѣти тоже. Этотъ Жоржъ у нихъ шалопай невѣроятный — прямо каторжникомъ растетъ.
— Но, Риточка, ангелъ мой, отчего же вы не скажете Аннѣ Петровнѣ? У нея же есть чувства, и, какъ ни какъ, она вамъ дочь и любитъ васъ.
— Захотѣли отъ нынѣшнихъ дѣтей любви! Она и мужа-то своего не любитъ. Положимъ, любить-то его особенно не за что.
— А что? Развѣ измѣняетъ? Она такая душечка, Анюта!
— Навѣрное, измѣняетъ: развѣ можно вѣрить теперешнимъ мужьямъ!
Помолчавъ, бабушка снова заводитъ:
— Не знаю, какъ они только жить будутъ безъ жалованья, безъ денегъ.
— Да, вы правы! — вздыхает гостья со своего дивана.
Помолчав, бабушка продолжает:
— Я не виню Анюту, она сама бьется, как рыба об лед, притом так не экономна. А Михаил Николаевич хоть бы пальцем двинул! Конечно, человеку благородному трудно пороги обивать, я ничего не говорю, но ведь он не барон же какой-нибудь простой попович, и делал бы это для себя и для своей семьи. Не хочешь работать, хочешь барина изображать, — тогда не женись, не плоди детей! И ведь мало ли что приходится делать, к чему никакой склонности не имеешь. Вот я тоже не рассчитывала в бедные родственницы, в приживалки попасть!
— Ангел мой! Ну какая же вы приживалка!? Как вам могут в голову приходить такие мысли!?
— Вы мне не говорите! Я сама лучше знаю, и даже прислуга так на меня смотрит, и дети тоже. Этот Жорж у них шалопай невероятный — прямо каторжником растет.
— Но, Риточка, ангел мой, отчего же вы не скажете Анне Петровне? У неё же есть чувства, и, как ни как, она вам дочь и любит вас.
— Захотели от нынешних детей любви! Она и мужа-то своего не любит. Положим, любить-то его особенно не за что.
— А что? Разве изменяет? Она такая душечка, Анюта!
— Наверное, изменяет: разве можно верить теперешним мужьям!
Помолчав, бабушка снова заводит:
— Не знаю, как они только жить будут без жалованья, без денег.
