меня заставляешь дѣлать безтактности! Не могу же я тебѣ всего разсказывать! Однимъ словомъ, твоя протеже чувствуетъ себя прекрасно.
— Отчего же она падаетъ въ обморокъ при встрѣчѣ съ Алексѣемъ?
— Кто ее знаетъ! это не въ счетъ абонемента! Подойдя къ дому, Екатерина Михайловна обратилась къ брату:
— Хотя ты мнѣ ничего не открылъ, но лучше не говори о нашемъ разговорѣ Алексѣю Ивановичу. Все обойдется!
— Конечно, все обойдется! Умныя рѣчи пріятно и слышать. Хотя стоило бы тебѣ въ наказанье все разсказать Турину, да не хочется путаться въ исторію.
А исторія дѣйствительно, поднималась, т.-е. не столько поднималась, сколько сама Лобанчикова раздувала и растравляла собственныя чувства. Брошенныя на вѣтеръ Сергѣевы слова о завидномъ положеніи невѣсты принесли совершенно неожиданный плодъ. Катѣ такъ самой понравилось быть чистой, идеалистически, нѣсколько по-старомодному, настроенной, что ей было тягостно перенести что бы то ни было, что хотя бы малѣйшимъ образомъ могло нарушить то идеальное состояніе, ту позицію счастливой невѣсты, которая теперь стала казаться ей необыкновенно привлекательной. Не вполнѣ выясненная исторія съ Солнцевой томила Катину душу, и Лобанчикова захотѣла сама развязать этотъ послѣдній узелъ, притомъ развязать такъ, чтобы не выйти изъ взатаго тона, т.-е. возвышенно, идеально и благородно. Видя, что Зинаида Евгеньевна не очень-то ее принимаетъ, Екатерина Михайловна написала ей письмо, прося придти въ Лѣтній садъ. Но помимо того,
меня заставляешь делать бестактности! Не могу же я тебе всего рассказывать! Одним словом, твоя протеже чувствует себя прекрасно.
— Отчего же она падает в обморок при встрече с Алексеем?
— Кто ее знает! это не в счет абонемента! Подойдя к дому, Екатерина Михайловна обратилась к брату:
— Хотя ты мне ничего не открыл, но лучше не говори о нашем разговоре Алексею Ивановичу. Всё обойдется!
— Конечно, всё обойдется! Умные речи приятно и слышать. Хотя стоило бы тебе в наказанье всё рассказать Турину, да не хочется путаться в историю.
А история действительно, поднималась, т. е. не столько поднималась, сколько сама Лобанчикова раздувала и растравляла собственные чувства. Брошенные на ветер Сергеевы слова о завидном положении невесты принесли совершенно неожиданный плод. Кате так самой понравилось быть чистой, идеалистически, несколько по-старомодному, настроенной, что ей было тягостно перенести что бы то ни было, что хотя бы малейшим образом могло нарушить то идеальное состояние, ту позицию счастливой невесты, которая теперь стала казаться ей необыкновенно привлекательной. Не вполне выясненная история с Солнцевой томила Катину душу, и Лобанчикова захотела сама развязать этот последний узел, притом развязать так, чтобы не выйти из взатого тона, т. е. возвышенно, идеально и благородно. Видя, что Зинаида Евгеньевна не очень-то ее принимает, Екатерина Михайловна написала ей письмо, прося придти в Летний сад. Но помимо того,
