столько отъ радости, что ей достался желанный нарядъ, сколько отъ благодарности за то, что вотъ ея молитва, ея желаніе (на первый взглядъ, казалось бы, такое суетное, неважное) исполнено Богомъ.
Ей захотѣлось сейчасъ пойти поблагодарить и тѣхъ людей, черезъ которыхъ къ ней пришла эта радость.
Къ Быковымъ она почти летѣла и черезъ минуты двѣ была у нихъ, такъ какъ они жили тутъ же на Моховой.
Въ кухнѣ была еще уборка, что-то стряпали, гладили… Казалось даже, что суеты какъ-то еще больше, чѣмъ полагается, и притомъ она какая-то не праздничная. На Ксюшу не обратили особеннаго вниманія: горничная все бѣгала съ уксусомъ, кухарка исчезала въ чаду, а толстая нянька гладила и ворчала:
— Господи, прости, что праздникъ, что будни — имъ все одно. Могли бы отложить свои иллюзіи, не маленькія, слава Богу! Будто и не для нихъ поется: „съ нами Богъ, разумѣйте языцѣ!“ Гдѣ ужъ тутъ разумѣть, покоряться, когда у насъ не Богъ въ головѣ, а глупости однѣ!
Ксюша посидѣла, посидѣла и, видя, что къ ней никто не обращается, наконецъ спросила:
— Барыня дома?
— Дома, — отвѣтила горничная и убѣжала на высокихъ стоптанныхъ каблукахъ.
— А ты, милая, барыни, что ли, ждешь? — спросила нянька.
— Барыни или барышни Катерины Петровны, мнѣ все равно.
— Не во время пришла, зайди въ другой разъ какъ-нибудь.
Въ эту минуту лавочный мальчикъ изо всей силы дернулъ дверь, рванувъ цѣпочку. Изъ облачка чада кухарка крикнула:
столько от радости, что ей достался желанный наряд, сколько от благодарности за то, что вот её молитва, её желание (на первый взгляд, казалось бы, такое суетное, неважное) исполнено Богом.
Ей захотелось сейчас пойти поблагодарить и тех людей, через которых к ней пришла эта радость.
К Быковым она почти летела и через минуты две была у них, так как они жили тут же на Моховой.
В кухне была еще уборка, что-то стряпали, гладили… Казалось даже, что суеты как-то еще больше, чем полагается, и притом она какая-то не праздничная. На Ксюшу не обратили особенного внимания: горничная всё бегала с уксусом, кухарка исчезала в чаду, а толстая нянька гладила и ворчала:
— Господи, прости, что праздник, что будни — им всё одно. Могли бы отложить свои иллюзии, не маленькие, слава Богу! Будто и не для них поется: „с нами Бог, разумейте языце!“ Где уж тут разуметь, покоряться, когда у нас не Бог в голове, а глупости одни!
Ксюша посидела, посидела и, видя, что к ней никто не обращается, наконец спросила:
— Барыня дома?
— Дома, — ответила горничная и убежала на высоких стоптанных каблуках.
— А ты, милая, барыни, что ли, ждешь? — спросила нянька.
— Барыни или барышни Катерины Петровны, мне всё равно.
— Не во время пришла, зайди в другой раз как-нибудь.
В эту минуту лавочный мальчик изо всей силы дернул дверь, рванув цепочку. Из облачка чада кухарка крикнула:
