храпѣла, и лампадка коптила во-всю. Петя первымъ дѣломъ посмотрѣлъ, цѣлъ ли его плясунъ, но тотъ спокойно спалъ на окошкѣ, рядомъ съ коровой и трубой.
Уже послѣ того, какъ мама перекрестила мальчика, тотъ вдругъ спросилъ:
— Мама, ты любишь играть въ прятки?
— Что, милый, ты говоришь?
— Ты съ дядей Вовой въ прятки играла, да?
Тупина вдругъ разсмѣялась, стала на минутку плутовкой, потомъ нахмурилась и отвѣтила серьезно:
— Ты, пожалуйста, не говори больше про дядю Вову. Онъ не придетъ къ намъ.
— Отчего? ты его выбросила, какъ плясуна?
— Вотъ, вотъ!
Мальчикъ подумалъ и потомъ, нагнувъ мать къ своему лицу, прошепталъ:
— Мама, если тебѣ будетъ скучно, ты можешь играть съ моимъ плясуномъ… Онъ еще лучше дяди Вовы: въ красной рубашкѣ и пищитъ, когда его тиснешь!
храпела, и лампадка коптила во-всю. Петя первым делом посмотрел, цел ли его плясун, но тот спокойно спал на окошке, рядом с коровой и трубой.
Уже после того, как мама перекрестила мальчика, тот вдруг спросил:
— Мама, ты любишь играть в прятки?
— Что, милый, ты говоришь?
— Ты с дядей Вовой в прятки играла, да?
Тупина вдруг рассмеялась, стала на минутку плутовкой, потом нахмурилась и ответила серьезно:
— Ты, пожалуйста, не говори больше про дядю Вову. Он не придет к нам.
— Отчего? ты его выбросила, как плясуна?
— Вот, вот!
Мальчик подумал и потом, нагнув мать к своему лицу, прошептал:
— Мама, если тебе будет скучно, ты можешь играть с моим плясуном… Он еще лучше дяди Вовы: в красной рубашке и пищит, когда его тиснешь!
