пьяна и затѣмъ ляжемъ сейчасъ же спать, да такъ, чтобы въ мертвую, какъ говорится. По крайней мѣрѣ, если придутъ „базуки“ и станутъ надъ нами „болгарскія звѣрства“ дѣлать, такъ мы съ вами съ пьяну-то и не услышимъ.
— Ай, сшьто ви! сшьто ви!! сшьто ви!!! замахалъ на меня Соломонъ руками. — Какъ можно такихъ нехорошихъ словъ говорить, да ищо увъ таково времю, увъ ночново… Не дай Богхъ… Тфу, тфу, тфу!.. Оставте пазжялуста, я и слушить не хотю таково плохово шутке!
— Ну, такъ не упрашивайте меня, чтобы я пилъ, — душа мѣру знаетъ.
— Н-ну, Богхъ изъ вами, когда ви не хочете!.. И чэмъ же минѣ ищо вгощать васъ?
— Да ничѣмъ, мой добрѣйшій. Самое лучшее — спать ложиться. Ей-Богу!
— Ну, нѣтъ… знаетю… я сшпать не буду, замѣтилъ онъ вѣскимъ, значительнымъ тономъ.
— Отчего? „блоховъ“ или „базуковъ“ боитесь?
пьяна и затем ляжем сейчас же спать, да так, чтобы в мертвую, как говорится. По крайней мере, если придут „базуки“ и станут над нами „болгарские зверства“ делать, так мы с вами спьяну-то и не услышим.
— Ай, сшьто ви! сшьто ви!! сшьто ви!!! замахал на меня Соломон руками. — Как можно таких нехороших слов говорить, да ищо ув таково времю, ув ночново… Не дай Богх… Тьфу, тьфу, тьфу!.. Оставте пазжялуста, я и слушить не хотю таково плохово шутке!
— Ну, так не упрашивайте меня, чтобы я пил, — душа меру знает.
— Н-ну, Богх из вами, когда ви не хочете!.. И чэм же мине ищо вгощать вас?
— Да ничем, мой добрейший. Самое лучшее — спать ложиться. Ей-Богу!
— Ну, нет… знаетю… я сшпать не буду, заметил он веским, значительным тоном.
— Отчего? „блохов“ или „базуков“ боитесь?
