— На какомъ условіи хотите вы возвратить эти письма? съ глубокимъ вздохомъ спросилъ мужъ.
— Вы немножко ошиблись: не возвратить, а не предавать благодѣтельной гласности, поправилъ его Штернъ.
— Что же можетъ служить порукою, что вы ихъ не опубликуете?
— Какъ что? — мое честное слово!
— Плохой поручитель.
— Милостивый государь! совѣтую вамъ выбирать ваши выраженія… Я не привыкъ къ подобнымъ дерзостямъ и съумѣю постоять за честь своего слова, строго, внушительно и тихо проговорилъ Юлій Степановичъ.
— Какія же условія ваши?
— Мои условія очень просты: вы мнѣ дадите десять тысячъ на уплату моихъ долговъ, пятнадцать тысячъ единовременнаго пособія, да по три тысячи ежегодной ренты. Меньше никакъ не могу — потому, согласитесь сами, я — ни кто другой и долженъ жить прилично, какъ слѣдуетъ порядочному человѣку. Если вамъ
— На каком условии хотите вы возвратить эти письма? — с глубоким вздохом спросил муж.
— Вы немножко ошиблись: не возвратить, а не предавать благодетельной гласности, — поправил его Штерн.
— Что же может служить порукою, что вы их не опубликуете?
— Как что? — мое честное слово!
— Плохой поручитель.
— Милостивый государь! советую вам выбирать ваши выражения… Я не привык к подобным дерзостям и сумею постоять за честь своего слова, — строго, внушительно и тихо проговорил Юлий Степанович.
— Какие же условия ваши?
— Мои условия очень просты: вы мне дадите десять тысяч на уплату моих долгов, пятнадцать тысяч единовременного пособия, да по три тысячи ежегодной ренты. Меньше никак не могу — потому, согласитесь сами, я — ни кто другой и должен жить прилично, как следует порядочному человеку. Если вам
