этой послѣдней угрозы и поспѣшно вынулъ бумажникъ.
— Что хотите — берите! повторялъ онъ умоляющимъ голосомъ, я не въ своемъ разумѣ былъ-съ… Коли тятинька узнаютъ — бѣда: изобьютъ-съ… всего исколотятъ, какъ собаку послѣднюю-съ!.. Ради самого Господа Бога отпустите!
— Ты по закону долженъ треть его жалованья за безчестіе жены заплатить! я тебѣ всѣ пункты и статьи подведу — ужо̀ въ кварталѣ увидишь! стращала между тѣмъ Анна Ивановна. Коли хочешь, чтобъ тебя отпустили, давай сюда сейчасъ сто рублей, да на господъ городовыхъ десять уваженія, а не то — нынче же просьбу въ судъ подаю! у меня, братъ, вся публика свидѣтелемъ. Видно, купеческій сынокъ очень уже боялся своего тятиньки, потому что съ благодарностью вручилъ Аннѣ Ивановнѣ радужную ассигнацію, да господамъ городовымъ красненькую. И всѣ, не выключая и господъ городовыхъ, остались довольны и счастливы.
этой последней угрозы и поспешно вынул бумажник.
— Что хотите — берите! — повторял он умоляющим голосом, — я не в своем разуме был-с… Коли тятинька узнают — беда: изобьют-с… всего исколотят, как собаку последнюю-с!.. Ради самого Господа Бога отпустите!
— Ты по закону должен треть его жалованья за бесчестие жены заплатить! я тебе все пункты и статьи подведу — ужо в квартале увидишь! — стращала между тем Анна Ивановна. — Коли хочешь, чтоб тебя отпустили, давай сюда сейчас сто рублей, да на господ городовых десять уважения, а не то — нынче же просьбу в суд подаю! у меня, брат, вся публика свидетелем. Видно, купеческий сынок очень уже боялся своего тятиньки, потому что с благодарностью вручил Анне Ивановне радужную ассигнацию, да господам городовым красненькую. И все, не выключая и господ городовых, остались довольны и счастливы.
