ла то, что ребенка въ немъ уже буквально не осталось и тѣни. Изрѣдка она сходилась съ нимъ по вечерамъ, когда никого не было дома, въ зимнемъ саду, изрѣдка сталкивалась на темной площадкѣ; но еще рѣже позволяла ему цаловать себя, ограничивая во время всѣ дальнѣйшія покушенія влюбленнаго мальчика. Она вливала въ него медленный ядъ и, надо отдать ей справедливость, вела свою аттаку съ огромнымъ тактомъ и замѣчательнымъ искусствомъ.
Слабохарактерный мальчикъ весь подчинился ея вліянію; она дѣлала изъ него все, что хотѣла; она мало-по-малу вооружила его противу семейства, но въ тоже время заставила эту вражду глубоко затаить въ его сердцѣ и не высказывать ее никому ни малѣйшимъ словомъ, ни малѣйшимъ движеніемъ. Въ глазахъ семьи своей онъ, повидимому, оставался прежнимъ мальчикомъ, ввѣреннымъ бдительности мистера Дарлингля и совершенно подчиненнымъ волѣ отца. А между тѣмъ ему минуло пятнацать и пошелъ шестнадцатый
ла то, что ребенка в нём уже буквально не осталось и тени. Изредка она сходилась с ним по вечерам, когда никого не было дома, в зимнем саду, изредка сталкивалась на темной площадке; но еще реже позволяла ему целовать себя, ограничивая во время все дальнейшие покушения влюбленного мальчика. Она вливала в него медленный яд и, надо отдать ей справедливость, вела свою атаку с огромным тактом и замечательным искусством.
Слабохарактерный мальчик весь подчинился её влиянию; она делала из него всё, что хотела; она мало-помалу вооружила его противу семейства, но в тоже время заставила эту вражду глубоко затаить в его сердце и не высказывать ее никому ни малейшим словом, ни малейшим движением. В глазах семьи своей он, по-видимому, оставался прежним мальчиком, вверенным бдительности мистера Дарлингля и совершенно подчиненным воле отца. А между тем ему минуло пятнацать и пошел шестнадцатый
