Француженка грустно подперла свою голову рукою. — Бѣдный, бѣдный мой Алексисъ! задумчиво проговорила она: мнѣ очень жаль васъ!.. Я понимаю васъ… я понимаю ваше сердце… вы ужь далеко не мальчикъ, хотя васъ и стараются держать какъ ребенка… Во Франціи юноши въ ваши года уже совершенно свободны и уже умѣютъ любить!..
— Да кого же любить мнѣ? съ усиліемъ произнесъ Алексисъ… На меня, — вы сами же говорите, — всѣ смотрятъ еще какъ на мальчика… Если бы я полюбилъ, то, конечно, мнѣ бы не отвѣчали, прибавилъ онъ, подозрительно взглянувъ на m-lle Гальяръ.
— Почемъ знать, cher Alexis!.. Можетъ быть есть женщины, которыя не смотрятъ на васъ глазами вашего батюшки, а видятъ въ васъ прекраснаго и очень красиваго молодаго человѣка, съ очень добрымъ сердцемъ и характеромъ; — вѣдь вы этого не знаете?
— Да гдѣ же эти женщины? спросилъ Алексисъ, въ которомъ волненіе крови достигало до высшаго градуса, возможнаго въ его лѣта.
Француженка грустно подперла свою голову рукою. — Бедный, бедный мой Алексис! задумчиво проговорила она: мне очень жаль вас!.. Я понимаю вас… я понимаю ваше сердце… вы уж далеко не мальчик, хотя вас и стараются держать как ребенка… Во Франции юноши в ваши года уже совершенно свободны и уже умеют любить!..
— Да кого же любить мне? — с усилием произнес Алексис… На меня, — вы сами же говорите, — все смотрят еще как на мальчика… Если бы я полюбил, то, конечно, мне бы не отвечали, прибавил он, подозрительно взглянув на m-lle Гальяр.
— Почем знать, cher Alexis!.. Может быть есть женщины, которые не смотрят на вас глазами вашего батюшки, а видят в вас прекрасного и очень красивого молодого человека, с очень добрым сердцем и характером; — ведь вы этого не знаете?
— Да где же эти женщины? — спросил Алексис, в котором волнение крови достигало до высшего градуса, возможного в его лета.
