ской части и постоянное жительство въ столицѣ не располагалъ. Когда у него заводились деньги, то это было самое благопріятное для Млекопитаева время, ибо капитанъ на нѣсколько сутокъ пропадалъ изъ квартиры. Когда же денегъ не имѣлось, то Млекопитаевъ истинно страдалъ, ибо капитанъ, отъ нечего дѣлать, дразнилъ и училъ разнымъ штукамъ своего лягаваго пса, отчего тотъ лаялъ и вылъ неимовѣрно, или, лежа на кушеткѣ и задравъ ноги на комодъ, оралъ во все горло любимѣйшій свой романсъ. Но это бы все еще ничего, а главное то, что капитанъ пріучилъ пѣть вмѣстѣ съ собою и пса. Чуть затянетъ онъ: «бывало, въ домѣ преобширномъ», — какъ глядишь, ужь и песъ начинаетъ вторить ему воемъ на всевозможные собачьи тоны, отъ глухаго басоваго рычанья до самаго пронзительнаго визга.
Бывало, скромный чиновникъ Млекопитаевъ, возвратись отъ своихъ служебныхъ обязанностей, прежде всего встряхнетъ и аккуратно сложитъ свой форменный вицъ-мундиръ,
ской части и постоянное жительство в столице не располагал. Когда у него заводились деньги, то это было самое благоприятное для Млекопитаева время, ибо капитан на несколько суток пропадал из квартиры. Когда же денег не имелось, то Млекопитаев истинно страдал, ибо капитан, от нечего делать, дразнил и учил разным штукам своего лягавого пса, отчего тот лаял и выл неимоверно, или, лежа на кушетке и задрав ноги на комод, орал во всё горло любимейший свой романс. Но это бы всё еще ничего, а главное то, что капитан приучил петь вместе с собою и пса. Чуть затянет он: «бывало, в доме преобширном», — как глядишь, уж и пес начинает вторить ему воем на всевозможные собачьи тоны, от глухого басового рычанья до самого пронзительного визга.
Бывало, скромный чиновник Млекопитаев, возвратись от своих служебных обязанностей, прежде всего встряхнет и аккуратно сложит свой форменный вицмундир,
