супругу было очень тепло, пока здравствовалъ пѣтушокъ. Но пѣтушокъ умеръ — и декораціи перемѣнились. Коллежскаго ассесора, который стоялъ-было на дорожкѣ, оставили въ тѣни, да и на самого-то тѣнь набросили. Но главное дѣло не въ немъ, а въ Аннѣ Ивановнѣ и въ ея дочкѣ; Ниночкѣ, — и потому мы покойника оставимъ мирно тлѣть въ тундрахъ Волкова кладбища.
Ниночка уродилась въ матушку. Въ то время, къ которому относится начало этого повѣствованія, ей минуло семнадцать лѣтъ. У нея были рыжеватенькіе волосы, бѣлое, румяное и полное личико, курносенькій носикъ съ разширенными ноздрями, маленькіе каріе глазки — вѣчно на побѣгушкахъ, и довольно толстыя полураскрытыя губы; вообще же она была недурна, и вотъ поэтому-то Анна Ивановна возлагала на нее многія упованія.
Она весьма принаряжала свою дочку и по праздникамъ отправлялась съ ней на гулянья. Если на всрѣчу имъ, въ паркѣ или
супругу было очень тепло, пока здравствовал петушок. Но петушок умер — и декорации переменились. Коллежского ассесора, который стоял-было на дорожке, оставили в тени, да и на самого-то тень набросили. Но главное дело не в нём, а в Анне Ивановне и в её дочке; Ниночке, — и потому мы покойника оставим мирно тлеть в тундрах Волкова кладбища.
Ниночка уродилась в матушку. В то время, к которому относится начало этого повествования, ей минуло семнадцать лет. У неё были рыжеватенькие волосы, белое, румяное и полное личико, курносенький носик с расширенными ноздрями, маленькие карие глазки — вечно на побегушках, и довольно толстые полураскрытые губы; вообще же она была недурна, и вот поэтому-то Анна Ивановна возлагала на нее многие упования.
Она весьма принаряжала свою дочку и по праздникам отправлялась с ней на гулянья. Если навстречу им, в парке или
