жите, как же вы приехали, как же вы пробрались, не понимаю? — Елена стала комкать деньги и прятать их в громадный карман капота.
Глаза Лариосика наполнились ужасом от воспоминания.
— Это кошмар! — воскликнул он, складывая руки, как католик на молитве, — Я ведь девять дней... нет, виноват, десять... позвольте... воскресенье, ну да, понедельник... одиннадцать дней ехал от Житомира...
— Одиннадцать дней! — вскричал Николка, — видишь, — почему-то укоризненно обратился он к Елене.
— Да-с, одиннадцать. Выехал я, поезд был гетманский, а по дороге превратился в петлюровский. И, вот, приезжаем мы на станцию, как ее ну, вот, ну, Господи, забыл... все равно. и тут меня, вообразите, хотели расстрелять. Явились эти петлюровцы, с хвостами...
— Синие? — спросил Николка с любопытством.
— Красные... да, с красными .. и кричат: слазь. Мы тебя сейчас расстреляем. Они решили, что я офицер и спрятался в санитарном поезде. А у меня протекция просто была... у мамы к доктору Курицкому.
— Курицкому, — многозначительно воскликнул Николка, — тек-с, — кот... и кит. Знаем.
— Кити, кот, кити, кот, — за дверями глухо отозвалась птичка.
