цовъ, конечно, очень хорошо, лучше другихь русскихъ поэтовъ, зналъ тяжесть народнаго труда. Но, описывая самыя тяжелыя работы крестьянскія, онъ не впадаетъ въ уныніе и въ скорбь. „Весело на пашнѣ“, „весело я лажу борону и соху“, „весело гляжу я на гумно, на скирды“, — вотъ мысли и чувства, которыя онъ находитъ въ народномъ трудѣ. Съ трогательнымъ чувствомъ умиленія говоритъ Кольцовъ объ обстановкѣ труда, о томъ, какъ „выйдетъ въ полѣ травка — вырастетъ и колосъ“, какъ станетъ колосъ „спѣть, рядиться въ золотыя ткани“, какъ „заблеститъ серпъ и зазвенятъ косы“. О неизбѣжныхъ страданіяхъ, связанныхъ съ трудомъ, нѣтъ и помина, и только узнаете вы о нихъ развѣ изъ словъ, что „сладокъ будетъ отдыхъ на снопахъ тяжелыхъ“. Природа, съ своей стороны, также мѣняетъ свой характеръ, свое отношеніе къ работающимъ. Солнце у Кольцова уже не „нещадно палитъ“, а только „глядитъ съ горы небесъ“, а когда оно „видитъ — жатва кончена“, то „холоднѣй оно пошло къ осени“. Тѣ „нивы, покосы да ширь поднебесная“, которыя такое тягостное впечатлѣніе оставляютъ въ поэтѣ образованныхъ классовъ, у Кольцова являются въ прелести поэзіи. Нива у прасола Кольцова
„Словно Божій гость,
На всѣ стороны,
Дню веселому
Улыбается:
Вѣтерокъ по ней
Плыветъ-лоснится,
Золотой волной
Разбѣгается“…
Поэзія Кольцова знаетъ народное горе и личное горе. Но съ безграничной энергіей и силой относится поэтъ къ нему. „Горе“ его поэзіи — не простое горе, а такое, которое „горами качаетъ“; но — говоритъ поэтъ — „родись терпѣливымъ и на все готовымъ“… Терпѣливость эта и на все готовность, однако, не имѣютъ ничего общаго съ „тупымъ терпѣніемъ и испугомъ“; поэтъ скорѣе, хочетъ только, чтобы, какъ говорится, человѣкъ не былъ тряпкой передъ горемъ, не „нюнилъ“, какъ это случилось именно у позднѣйшихъ поэтовъ. Идеальное отношеніе къ горю, по Кольцову, состоитъ въ томъ, чтобы
„…съ горемъ, въ пиру.
Быть съ веселымъ лицомъ,
На погибель идти —
Пѣсни пѣть соловьемъ…“
Поэтъ — представитель не безсильнаго терпѣнія, а разумныхъ и всегда необыкновенно смѣлыхъ исканій
